Ничего личного - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Бондарь cтр.№ 5

— Ты наконец‑то начинаешь думать! — похвалил я друга. — Но все нужно делать последовательно. Сейчас, если мы все правильно просчитали, общий доход от наших эволюций составит миллиардов двадцать пять — двадцать семь. Представляю себе глаза наших брокеров. Какой там Сорос с миллиардом фунтов за день!

— Сорос — это который из лондонского Квантума? А что с ним такое?

— Через пять лет без одного месяца — в сентябре 1992–го — обвалится английский фунт. Винить в этом будут несчастного венгра, якобы заработавшего на этом движении миллиард то ли фунтов, то ли долларов. Но это все лабуда. Реклама и самопиар. Люди любят громкие слова, страшные подробности и прочую белиберду. Там на самом деле история длинная. И началась она, как ни странно, с развала Советского Союза, объединения Германий, действий немецкого Бундесбанка, не пожелавшего снижать учетные ставки — они боролись таким образом с инфляцией. Фунт будет падать две недели, даже почти три — а не только в "черную среду". И пятью ярдами фунтов, что будут в тот момент у Квантума, его так низко не уронить. Кстати, гораздо динамичнее фунт падал не против немецкой марки, в которой сидел Сорос, а против доллара, где никакого Квантума не было. Там многие погрели руки. И больше всех — американские и английские банки. Но главным героем и виновником назначили венгерского еврея. Да и то верно: настоящие деньги любят тишину.

Захар одобрительно хмыкнул:

— Его нужно купить.

— Сороса? — теперь чуть я не подавился. — Он‑то нам зачем?

— Не, не Сороса, — замахал руками Майцев. — Банк нужно купить. С солидной историей, с хорошей сетью филиалов, чтобы не выглядеть белыми воронами и нуворишами — таким не очень верят. И биржу на Фиджи. Маленькая, свободная, за небольшую премию тамошние власти позволят нам делать все, что угодно. Сколько мы отдадим Павлову?

— Я обещал удвоить его капитал.

— Значит, восемнадцать. И останется примерно столько же. Если не торопиться и все хорошо взвесить, то можно купить и банк и Фиджи. Целиком.

Мы не договорили, потому что следовало звонить и выбрасывать на открывшуюся биржу в Нью–Йорке те деньги, что уже появились от операций на азиатских и европейских площадках.

Еще часа два мы отдавали бесконечные распоряжения нашим девчонкам: к Эми, Линде и Марии мы взяли еще двух — романтичную, но исполнительную Джоан и педантичную и упрямую Марту — внучку немецких переселенцев из Висконсина.

Все распоряжения были отпечатаны на бумаге заранее, и теперь мы все всемером только звонили–звонили–звонили.

К середине дня наступило временное спокойствие: все распоряжения переданы, задачи розданы, оставалось лишь ждать вечера. Захар с Линдой ушли в китайскую забегаловку на первом этаже здания — перекусить. Остальные обедали на рабочих местах.

К четырем часам вечера падение стало затормаживаться, и я бросился в скупку: наш офис опять наполнился телефонными трелями, командами, криками и проклятьями. Однако, все деньги в дело не пошли. И вот почему.

Сидя перед мониторами Bloomberg'а, мы поняли одну истину: в мире нет самостоятельных рынков. Все они поголовно зависят друг от друга и все в большей мере — от американского. Он единственный был более–менее самостоятельным. В силу своей величины и исторических традиций. Ежедневно можно было видеть, как движения индексов на любых региональных площадках повторяют то, что происходит на американских. Если упал на пару процентов какой‑нибудь сводный индекс на бирже в Гамбурге — все отреагируют на это вяло — как на малозначительный эпизод, но если такое же произошло в Нью–Йорке — весь мир послушно отработает это снижение и даже с большим усердием: местные биржи легко могут показать не два положенных процента, а три или пять. Если приложить графики изменения основных эмитентов — "голубых фишек" — с Токийской биржи к такому же графику с Лондонской, вы с удивлением обнаружите, что они практически одинаковы. Если падают — то все вместе, если растут — то тоже не вразнобой. Исключения крайне редки и вызваны, чаще всего, какими‑то локальными потрясениями — вроде решения суда о разделении компании на несколько частей по требованию антимонопольного комитета или заявлением Правительства о снижении экспортных пошлин на продукцию, выпускаемую каким‑то предприятием или целым сектором экономики.

Поэтому теперь, когда по ту сторону океана уже наступило двадцатое число, я ждал от азиатских бирж стремления догнать американское падение, которое они сами и спровоцировали. Но хитрые азиаты открылись солидным гэпом вниз (первая сделка совершилась по цене гораздо ниже, чем последняя вчерашняя. Когда такое происходит — трейдер, как правило, не успевает присоединиться к этому сильному движению, которое редко имеет продолжение в ту же сторону) — чуть не в пять–семь процентов, которым и отработали американское снижение. Потом цены ожидаемо двинулись вверх — трейдеры стали выкупать сильно подешевевшие активы и мне ничего не оставалось делать, как к ним присоединиться.

Захар смотрел на меня и беззвучно ржал:

— Обманули, супостаты?

— Околдовали, восточные демоны, — отшутился я, подсчитывая размер упущенной прибыли. Что‑то около полутора миллиардов.

Зашедший в офис часом позже Золль просто сокрушенно покачал головой, но ни сочувствия, ни рекомендаций не высказал.

По самым скромным прикидкам выходило, что я потерял в возможной прибыли миллиарда два–два с половиной. И я понял, что теперь с временным арбитражом я хорошо пролетаю на всех площадках, потому что везде будут эти самые чертовы гэпы, на которых влезать в рынок — просто терять деньги.

Мы уже не спали практически вторые сутки, воочию наблюдая самый мощный переходный процесс, что сотрясал рынки. Котировки болтались вверх–вниз и мы, как серферы скользили на восходящих волнах.

Девчонки спали на лежанке по очереди — по четыре часа. Они не жаловались, потому что были предупреждены заранее и рассчитывали на хорошее вознаграждение. И хотя им всем мы пообещали заплатить одинаково, каждая старалась показать, что ее вклад в общее дело гораздо значимее других.

Двадцать первого числа все закончилось — "черный понедельник" себя исчерпал. Было объявлено о мерах, призванных компенсировать потери, общественность слегка успокоилась и более потрясений никто не ждал.

Меня разбудила Марта — она склонилась надо мной, уснувшем в кресле, и шептала в самое ухо, чтобы не услышал Захар, сопящий напротив:

— Мистер Саура, мистер Саура, там звонят из чикагского "Оffice work and secrecy".

— Чего им нужно? — я спросил, еще не приходя в сознание.

— Им позвонили с Чикагской фондовой. Там очень хотят встретиться с господами, — она посмотрела в бумажку, — Смитом, Нео, Бэкхемом, Левинсоном и Кацем…

— Зачем?! — сон с меня как рукой сняло!

Фамилии были из списка тех "фиктивных инвесторов", с которыми работал виртуальный офис в Чикаго.

— Они хотят предложить этим господам работу. Они видели, как счета у Смита и Нео увеличились за два дня в пять раз, они в полном восторге…