Семья Машбер - читать онлайн книгу. Автор: Дер Нистер cтр.№ 70

— В случае необходимости обращайтесь ко мне…

Мойше ничего не ответил, взял только протянутый фонарь. Фонарь светил ему всю дорогу, и, даже когда Мойше добрался до центра города, где было достаточно светло, он его не погасил — фонарь светил ему до самого дома…

У Алтера вдруг пробудился интерес к женщинам. Первой женщиной, на которую он обратил внимание, была горничная Гнеся — девушка с упругой высокой грудью под теплой байковой кофточкой. Глядя на нее, он застывал на месте и не мог слова выговорить. Сердце у него учащенно билось, когда он видел ее днем и особенно — ночью, когда ему случалось проходить через кухню мимо ее койки; его обдавало такой сладостной, доходящей до мозга костей, теплотой, что у него голова начинала кружиться и подкашивались ноги. Вот-вот, казалось, он, сломленный, падет на колени перед койкой или свалится на койку к самой Гнесе.

Кухарка обратила на это внимание Гнеси и сказала:

— Девка, что это так на тебя глядит Алтер? Что он в тебе такого увидел?

Каждый раз, проходя мимо спящей служанки, Алтер, возвращаясь к себе, задыхался. Во сне к нему являлась женщина, которую он помнил с первых страстных ночей своей ранней юности — та, с венком из темных волос, которая часто приходит в одеждах, но через мгновение их сбрасывает, — та, которая обычно приходит к молодым людям, не изведавшим еще вкуса греха, и отдается им.

Единственное, что он мог сделать для облегчения своего состояния, в том потоке, который его закружил, как в кипящем котле, было — обратиться к брату Мойше. Так он и сделал. В тот поздний вечер, когда Мойше вернулся после совещания у реб Дуди, Алтер в смятении обратился к брату с просьбой, чтобы Мойше женил его.

Конечно, это было дико, несуразно. Но у него горело все тело, и, казалось, одежда его теснила. Однажды ночью, на кухне, где спали две прислуги, он слишком долго задержался у их кроватей. Старая кухарка проснулась, заметила его присутствие и почуяла, что Алтер замешкался на кухне не случайно, а с явным намерением… Утром она допытывалась у Гнеси, не слышала ли она, не почувствовала ли чего-нибудь ночью, но девушка ничего не ответила. Однако в следующую ночь Гнеся почувствовала во сне прикосновение чьих-то рук. Не таясь, она рассказала об этом кухарке, а та ответила, что все ясно — ее подозрения подтверждаются.

— Ну, конечно, девка, что ж, я вчера разве выдумала? Я же сама видела, как он над тобой ночью колдовал… Стало быть, ему нужно то же, что и всем…

Такова была первая трудность, возникшая для Алтера по его выздоровлении. Другая была в том, что знания, которые он когда-то приобрел, были ему возвращены волшебным образом. Взяв в первый раз молитвенник в руки, он боялся его открыть — не разучился ли читать? Но набрался смелости, открыл его и убедился, что читать умеет. Тогда его взяло сомнение, а понимает ли он значение слов? И выяснилось: понимает… Алтер почувствовал себя так, будто его озолотили — и золото сыплется через край. На первых порах он был так увлечен вернувшимися знаниями, что ни дневного, ни вечернего света не замечал и все не мог оторваться от своих книг. Он был как герой волшебной сказки, который после долгих скитаний попадает в прекрасный дворец, расхаживает в великом изумлении по палатам и все не может налюбоваться красотами. Он вдруг превратился из нищего в безмерно богатого человека. Он был счастлив сначала от одного того, что умеет читать, потом от того, что понимает прочитанное, затем он стал черпать удовольствие от того, что погружается в глубины трудных фолиантов и поднимается к недосягаемым высотам.

В книгах он часто наталкивался на страницы и строки, которые возбуждали его, напоминая днем о ночах, когда он крадучись ходил около женской кровати на кухне. Когда в книгах попадались страницы, где говорилось о любви, перед его глазами начинали вертеться огненные круги, а фантазия рисовала ему картины такой красоты и великолепия, такого захватывающего наслаждения, каких в действительности никто не видел и не испытывал — лишь только разнузданное воображение Алтера могло извлечь их из тайных глубин сознания.

Алтер был далек от домашних дел. Как и раньше, он жил на всем готовом, его обеспечивали пищей и одеждой. Он не имел, да и иметь не мог никакого понятия о неблагоприятных изменениях в делах брата. И все же по одному лишь выражению лиц домочадцев он догадывался, что в доме не все гладко, не все хорошо. Вначале он пытался объяснить это тем, что его племянница, дочь Мойше Нехамка, чем-то больна и это причина всеобщей обеспокоенности. Но, вдумываясь, Алтер с каждым разом все больше и больше убеждался, что над семьей нависло нечто очень неприятное. Его брат Мойше, Гителе, их дочь Юдис, Янкеле Гродштейн и Нохум Ленчер — все они с каждым днем становились все угрюмей. Алтер понял: именно в этом причина того, что Мойше почти забыл о нем, а когда встречался с ним, то безучастно проходил мимо.

Алтер был озадачен и не знал, к кому обратиться. Он понимал, что расспросы здесь не помогут. Ясного ответа он не получит, от него отделаются первыми попавшимися на ум объяснениями, как обычно отвечают детям и посторонним, которых не считают нужным посвящать в свои дела. Ему оставалось только ждать, пока подвернется случай, который откроет ход к решению загадки. И случай не преминул явиться.

В этот день к нему поднялся Меерка — самый старший из детей в доме. Перед этим у Меерки были занятия с учителем Борухом-Яковом, известным в городе преподавателем Талмуда. Только считаные богатые люди могли себе позволить удовольствие пригласить Боруха-Якова для обучения своих детей.

Борух-Яков был очень солиден, он прилично одевался. На нем всегда был безукоризненно чистый кафтан. Такую ясную речь, как у него, редко можно было встретить у другого меламеда. Борух-Яков не позволял себе не то что тронуть ученика, но даже громко накричать, поругать его. У Мойше Машбера он занимался только с Мееркой, который был старше и способнее остальных внуков. Летом занятия проходили в саду, в деревянной беседке, спрятанной среди деревьев, а зимой в особой комнате.

В день, о котором идет речь, Меерка плохо воспринимал объяснения. Видно было, что мальчик не вникает в сказанное, что голова его занята чем-то другим. Борух-Яков не поленился объяснить еще и еще раз — без всякого раздражения, не повышая голоса и не выказывая недовольства выражением лица. Когда же Меерка и после этого остался глухим и безучастным, Борух-Яков спросил:

— Что с тобой сегодня, Меерка?

В ответ Меерка расплакался. Это было очень странно. Меерка не относился к числу ленивых и капризных учеников. Правда, Борух-Яков знал его как ребенка немного рассеянного, мечтательного, но за все время их знакомства еще не случалось, чтобы Меерка вдруг заупрямился и не пожелал заниматься. Борух-Яков был весьма озадачен. Но тут же решил: если мальчик плачет, значит, он нездоров. Надо поэтому урок прервать, не докучать ребенку излишними расспросами и не докапываться до причин, вызвавших слезы. Он попытался побеседовать с ним о посторонних вещах и таким образом развлечь его, успокоить. Но Меерка не успокаивался, слезы катились по его щекам, словно он был чем-то глубоко задет и обижен.