Семья Машбер - читать онлайн книгу. Автор: Дер Нистер cтр.№ 138

Гиршл без разговоров, не сопротивляясь, послушно выполнил требование, увидев, что кабатчик Иоина сразу же выдохся после того, как Иоселе посекретничал с ним, что он окаменел и даже руки забыл заложить за спину и бессильно опустил их. Гиршл понял, что если его компаньон так принижен, то, значит, предприятие их лопнуло, и если Иоина даже словом обмолвиться не рискнул, то это опять-таки значит, что у Иоселе есть чем припугнуть кабатчика.

Поэтому он покорился и сделал все, что от него требовали.

Прошло довольно много времени, прежде чем вырыли другую могилу, потому что работа эта вообще требует много времени, тем более зимой, когда земля затвердела и смерзлась. Пришлось ждать долго. Иоина же после своего неудачного выступления потихоньку убрался, зашел в избушку надзирателя, а оттуда выскользнул в город и исчез.

Остальные, дабы не стоять на холоде, зашли в мертвецкую и разделились на группы, чтобы «лузинцы» не смешивались с «иоселевцами»… Однако немного погодя, когда Иоселе увидел в углу Лузи, стоявшего в окружении своих приверженцев, его потянуло к нему… Лузи был в зимнем пальто раввинского покроя — без пуговиц, с заложенными одна поверх другой полами, которые приходилось придерживать рукой, в черной меховой шапке, придававшей его бледному лицу выражение особого благородства. Он стоял среди тех, кто жадно ловил каждое его слово. Иоселе двинулся к нему.

Когда он приблизился, люди, окружавшие Лузи, расступились, а большинство из них вообще отошло в сторону, понимая, что Иоселе интересует один только Лузи, который, очевидно, произвел на него сильное впечатление, — это было понятно приверженцам Лузи, и они этим внутренне гордились… Кто-то отошел из уважения к чужому Иоселе, лучше их одетому, принадлежавшему не к их среде, кто-то — из боязни стоять возле вольнодумца, пользовавшегося дурной славой, а люди очень набожные — во избежание соблазна, исходящего от человека, которого следует избегать…

Лузи остался почти один, и Иоселе тут же завел с ним разговор — во-первых, о Михле, ради которого все собрались здесь: не знает ли Лузи причины такого неожиданного конца этого человека? Ведь совсем недавно он, кажется, не внушал особого беспокойства… А затем, разговорившись, Иоселе позволил себе задать и второй вопрос: Иоселе просит извинения, но очень хотел бы знать, как это возможно, что приверженцы Лузи, с которыми Михл так резко порвал, все же не отшатнулись от него, как это водится у других, у так называемых ревнителей благочестия?.. При этом Иоселе исподтишка испытующе смотрел на Лузи, желая понять, не он ли, Лузи, подтолкнул Михла к свершению столь необычного поступка, который людьми набожными был бы, без сомнения, осужден.

В ответ на первый вопрос Лузи сказал, что виновником неожиданного конца Михла является город, оттолкнувший его, отнявший у него заработок, подорвавший его и физически, и духовно. Что же касается второго вопроса, то Лузи оставил его почти без ответа, отмахнулся от него, предоставив Иоселе думать то, что ему угодно… Насколько это позволяло место, где происходил разговор, Лузи даже усмехнулся, из чего Иоселе сделал вывод, что закравшееся к нему в душу подозрение относительно Лузи не лишено оснований…

Иоселе это почувствовал и по тому, как Лузи упоминал имя Михла: без всякого небрежения, напротив, словно вспоминая о человеке, с которым он на протяжении долгого времени стоял на одной ступени и продолжает стоять на той же ступени и сейчас, хотя с этим человеком случилось достойное сожаления недоразумение, о котором кое-кому хочется позлословить, но ни в коем случае не ему, Лузи, расценивающему это именно как недоразумение.

Лузи с его манерой скромно держаться очень понравился Иоселе, так что, слушая его, Иоселе не отрывал от него взгляда, внимательно изучал его внешность, рассматривал одежду, стараясь не прерывать Лузи и не пропускать ни одного произнесенного им слова.

Разговор продолжался довольно долго, и в него не вмешивался никто из тех, кто прятался здесь от холода. Но уже ближе к сумеркам могильщики справились со своей работой и покойника отнесли к могиле.

Сроли снова взял за руку сынишку Михла. Мальчик замерз, сжатый со всех сторон чужими людьми, недоумевая, отчего папа со вчерашнего дня какой-то странный, все время лежит чем-то накрытый, с ним делают что-то очень грустное, а он не сопротивляется; а когда подошли к могиле и мальчик увидал разрытую яму и холмики мерзлой земли по обеим сторонам ее, он расплакался и повернулся к Сроли, как к родному. Сроли взял его на руки.

Люди притихли. Могильщики еще возились на дне могилы, потом вылезли, взялись за оба конца простыни, в которую был завернут Михл, и опустили его в могилу… Вдруг послышался плач и всхлипывание взрослого. Плакал Аврам Люблинский, который вместе с Лузи пришел на похороны. Подобные вещи случаются, конечно, и со взрослым, здоровым мужчиной, когда он испытывает сильное потрясение при виде человеческой смерти, а тут это могло произойти и оттого, что Аврам еще со вчерашнего дня был взволнован беседой с Лузи, потому что понял, что на Лузи надвигается катастрофа, суть которой он не успел осознать из-за кончины Михла.

Сынишка Михла снова расплакался. Когда нужно было произнести поминальную молитву и кто-то из приверженцев Лузи начал подсказывать ему слова, Сроли раскричался: «Что ты от него хочешь? Не видишь, что ли? Ребенок не может… Читай сам…»

Тут же начали засыпать могилу. Лузи бросил первую лопату земли, потом за дело принялись все, кто с ним пришел; не отставал и Иоселе.

Спустились густые сумерки, люди вернулись в мертвецкую, а оттуда отправились в город. Сроли и на обратном пути вел за ручку мальчика, а когда видел, что тому трудно идти, брал его на руки. Лузи и Аврам пошли домой, остальные разбрелись кто куда. Вот и все. Так Михл Букиер был вычеркнут из списка живых.

В ночь после погребения Михла Букиера в доме Иоселе-Чумы, стоявшем в глубине двора, горел свет, проникавший сквозь щели в ставнях. Иоселе работал допоздна, писал корреспонденцию в газету, сотрудником которой он состоял, — в популярную тогда еврейскую газету «Голос», издававшуюся за границей, кажется в Кенигсберге.

Иоселе писал в стиле просветителей-вольнодумцев того времени, используя поэтические цитаты из книг пророков, откуда он брал готовое оружие, как из арсенала: патетические филиппики и обличительные речи против несправедливостей, учиненных дурными представителями общества, с которыми они, просветители, вели неустанную борьбу, подобно пророку Исаие и другим пророкам, выступавшим против царей и лжепророков, причинивших народу немало зла и вреда.

«О, горе упрямым гасителям светочей и мракобесам, заблудшим и вводящим других в заблуждение!.. Горе! Паства Божья по горам разбрелась, и никто ее не собирает… Пастыри позабыли о долге своем, а голодные волки пустыни подстерегают народ и жаждут его крови…»

Вот в таком тоне надрывался Иоселе, ссылаясь на суровые моральные предписания и вспоминая то, чему стал свидетелем на похоронах Михла Букиера… Он видел, из какого нищенского дома покойника вынесли, видел вдову и осиротевших детей и, с другой стороны, видел то, как наемные рабы общины — надзиратель Гиршл и кабатчик Иоина, — послушные кивку свыше, готовы были похоронить Михла под забором, ибо тот имел смелость выйти за черту круга, якобы установленного издревле самим Богом для того, чтобы народ не перешагивал пределов дозволенного и не мог достичь того, что для него хорошо и желательно.