Супервольф - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Ишков cтр.№ 35

Тогда я махнул рукой, открылась дверь, и вошла полицейские. Они все видели через стекло фрамуги. И все слышали — ни я, ни она не старались заглушить своих голосов. «Пани» арестовали…

Это только одна из многих попыток моих «конкурентов» скомпрометировать Мессинга.

Это, так сказать, пустяки, издержки профессии. Происки бездарностей! Теперь самое время вернуться к происшествию в усадьбе Чарторыйских.

Вообразите, панове, граф Чарторыйский прилетел ко мне на своем самолете — я тогда выступал в Кракове, — и предложил заняться этим делом. На другой день на его же самолете мы вылетели в Варшаву и через несколько часов оказались в замке.

Панове должны знать, каким красавцем я был в ту пору. Истинный художник, право слово!.. Творец!.. Длинные до плеч, иссиня-черные вьющиеся волосы, бледное лицо, пронзительный взгляд. Одет — будьте любезны! Элегантный черный костюм по последней парижской моде, широкая черная накидка и шляпа.

О, моя шляпа — это отдельный разговор!

Одним словом, графу нетрудно было выдать меня за художника, приглашенного в замок поработать.

С утра я приступил к выбору «натуры». Передо мной прошли все, кто имел доступ в замок. Я убедился, что хозяин поместья прав: у всех была чистая совесть. И лишь об одном человеке я не мог сказать ничего определенного. Я не чувствовал не только его мыслей, но даже и его настроения. Впечатление было такое, словно он закрыт от меня непрозрачным экраном.

Это был слабоумный мальчик лет одиннадцати, сын одного из слуг, давно работающих в замке. Он пользовался в огромном доме, хозяева которого редко жили здесь, полной свободой, мог заходить во все комнаты. Ни в чем плохом дурачок замечен не был и поэтому и внимания на него не обращали. Даже если он и совершил похищение, то совершенно невозможно приписать ему злой умысел. Это было очевидно, но никакой другой версии просто в голову не приходило.

Чтобы проверить свое предположение, я остался с ним вдвоем в детской комнате. Здесь было полным полно самых разнообразнейших игрушек. Я сделал вид, что рисую что-то в своем блокноте. Затем вынул из кармана золотые часы и покачал их в воздухе на цепочке, чтобы заинтересовать беднягу. Отцепив часы, положил их на стол, вышел из комнаты и стал наблюдать.

Как я и ожидал, мальчик подошел к моим часам, покачал их на цепочке, как я, и сунул в рот… Он забавлялся ими не менее получаса. Потом подошел к чучелу гигантского медведя, стоявшему в углу, и с удивительной ловкостью залез к нему на голову. Еще миг — и мои часы, последний раз сверкнув золотом в его руках, исчезли в широко открытой пасти зверя… Вот он, невольный похититель. А вот и его безмолвный сообщник, хранитель краденого — чучело медведя.

Горло и шею чучела пришлось разрезать. Оттуда в руки изумленных «хирургов», совершивших эту операцию, высыпалась целая куча блестящих предметов — позолоченные чайные ложечки, елочные украшения, кусочки цветного стекла от разбитых бутылок. Была там и фамильная драгоценность графа Чарторыйского, из-за пропажи которой он вынужден был обратиться ко мне.

По договору граф должен был заплатить мне двадцать пять процентов стоимости найденных сокровищ — всего около 250 тысяч, ибо общая стоимость всех найденных в злополучном «Мишке» вещей превосходила миллион злотых. Я отказался от этой суммы, но обратился к графу с просьбой проявить свое влияние в сейме, чтобы было отменено незадолго до этого принятое польским правительством несуразное постановление, запрещающее евреям работать по воскресеньям. Эта жестокая мера сильно ударила по бедным соотечественникам, у которых, кроме субботы, появился ненужный, лишний выходной. Не слишком щедрый владелец бриллиантовой броши тут же согласился. Через две недели постановление было отменено.

Вот еще один психологически забавный случай с банкиром Денадье, случившийся со мной в Париже…

Может, достаточно брехни?

Находясь на высоте четырнадцатого этажа, я не намерен вступать в перепалку. То, что некоторые называют брехней, не более чем развлечение, которым я занимался в компании с приставленным ко мне журналистом. Этот сотрудник «Комсомолки», [40] оказался проницательным профессионалом, отлично разбиравшимся в секретах литературного успеха. Он убедил меня, что только истории, связанные с тайнами знаменитых личностей, поисками пропавших сокровищ, а также душераздирающие любовные драмы, вызывают жгучий интерес у читающей публики. Он так и выражался — «покопайтесь в прошлом, поищите, чем бы еще пощекотать читателя?» Он уверял меня, что попытки с научной точки зрения разобраться, что такое телепатия и как трудно подлинному экстрасенсу выжить в этом глумливом, попирающим истину и красоту мире, мало кого интересуют. Другое дело — умение с помощью мистических приемов раскрыть жуткое, недоступное пониманию обывателей преступление, без пропуска выйти из Кремля, или обвести вокруг пальца небезызвестного Лаврентия Павловича. Он настаивал — это очень возбуждает, заставляет работать мысль, ведь трудно встретить советского человека, который подспудно не желал бы посрамить всемогущего Берию. Вообразите, оказаться в застенке НКВД и выйти оттуда живым и невредимым, сумевшим сохранить уважение к себе! Да такое чтиво с руками оторвут!

В то время действительно было немыслимо писать о «застенках НКВД», так что нам пришлось обойтись графами и банкирами. Я доверился опыту соавтора, и списки моей литературно обработанной биографии пошли по рукам, так как известное учреждение запретило печатать книгу. [41]

Прошло более полувека, а дотошные критики до сих пор нападают на меня. Вы полагаете, меня упрекают за то, что я непохож на других, что всю жизнь, даже оказавшись в Ташкентском следственном изоляторе НКВД, пытался сохранить уважение к себе?

Глупости! Такие признания никого не интересуют. Куда важнее доказать, что небезызвестный Мессинг, заявляя, что способен «читать мысли на расстоянии», обманывал советскую публику. Кое-кто с пеной у рта до сих пор твердит, что такого рода мошенничеству нет места на нашей эстраде! На нашей эстраде есть место только одному роду мошенничества — фонограммному. При этом вошедшие в раж зоилы порой вообще отказывают мне в праве на существование и пытаются обличить меня как агента НКВД, словно не понимая, что суть вопроса в другом. Конечно, я пользовался идеомоторными актами, применял гипноз, пользовался наработанными штучками-дрючками в виде шифрованных вопросов и ответов, с которыми обращался к своим ассистенткам. Без них ни один уважающий себя артист не появляется перед публикой, но при этом у меня за плечами была и способность проникать в мысли других. [42]