В Эрмитаж! - читать онлайн книгу. Автор: Малькольм Брэдбери cтр.№ 13

Разумеется, наш герой от всего сердца благодарен царице. И позаботится о том, чтобы донести свое отношение к ее действительно беспримерному благодеянию до современников и потомков. «Я падаю перед Вами ниц, — писал он в одном из самых восторженных благодарственных посланий, когда-либо появлявшихся на свет, — я простираю к Вам руки, я жажду говорить с Вами, но боюсь, что разум мой бессилен: чувства переполняют меня, как малого ребенка. Мои руки сами собой тянутся к старой лире, давно заброшенной ради философии. Я снимаю ее со стены. Обнажив голову, я перебираю струны — я пою благодарственную песнь великой императрице, Вам!!!» Потом, правда, возникают кое-какие мелкие затруднения, связанные с обычной петербургской бюрократией. Прошел год, а Дени-Философ все еще бился в тисках бедности. Он снова пишет царице и осторожно жалуется, что не получил ни пенни из обещанной суммы. Однако же царица, великая, как всегда, исправила упущение. Она не только разобралась с бюрократическим затором, устроила разнос канцлеру и послала Философу деньги. Она заплатила нашему герою жалованье за пятьдесят лет вперед (пятьдесят тысяч ливров), любезно предположив, что здравствовать он будет целых сто четыре года.

Вновь исполненный благодарности, Дидро посвящает благодетельнице пламенную оду и для погашения своего долга выражает готовность оказать ей любые услуги в любой области, сделать все, что она пожелает. А тем временем на Неве строился и неуклонно рос самый странный из городов мира. И вскоре парижские архитекторы, инженеры, ремесленники, актеры, финансисты и даже генералы стали ежедневно стучаться в дверь Философа. Он подвергал их медицинскому осмотру, отбирал, наряжал в дорогу и отправлял на север. Когда Екатерине вдруг пришло в голову увековечить память своего предшественника Петра сверхогромной статуей, Дидро с помощью своих энциклопедических списков нашел ей скульптора — Этьена Мориса Фальконе, возможно, не лучшего и не особенно покладистого, но зато самого дешевого из оказавшихся под рукой. Когда по Парижу стали ходить брошюрки, приписывающие царице участие в позорных преступлениях, наш Философ-либерал и это взял на себя и постарался пресечь слухи. «Просто удивительно, сколько ролей я играю в этой пьесе», — размышляет он.

Мало того, он превратился в заложника самой неистовой покупательницы эпохи. И он покупал. Господи, сколько он всего накупил! Один или в компании с двумя приятелями — высоким Голицыным или маленьким Гриммом — он рыскал повсюду, он опустошал парижские пассажи, побывал во всех закоулках Сен-Виктуар. Ежедневно в поисках добычи для царицы покупателей он совершал набеги на магазины эстампов и галереи, мансарды и мастерские, салоны и аукционы. Он скупал книги шкафами, он собирал гравюры и миниатюры, ожерелья и безделушки, он, не задумываясь, приобрел целую коллекцию beaux arts. [8] Повинуясь внезапному порыву, он даже решился побаловать сам себя новым роскошным платьем; увы, оказалось, что оно плохо сидит: наш герой не умел одеваться как вельможа. Последствия не заставили себя ждать: в Париже начался арт-бум. Аукционы превратились в кровопролитные битвы. Гравюры шли по цене гобеленов. Самые бывалые коллекционеры отступали, израненные, с полей сражений. В это время умер Ганье — бывший секретарь Людовика XV, и наш герой намекнул царице, что покойник, не умея толком читать, был обладателем замечательной библиотеки и ухитрился собрать великолепную коллекцию, хотя наслаждаться прекрасными картинами был способен не больше слепого нищего. Покупайте, ответила императрица. И он купил. Потом на рынке появилась коллекция Луи-Антуана Кроза, и Философ-скупщик опять оказался тут как тут. Ему удавалось провернуть самые невозможные сделки, он изобретал новые стратегии, не гнушался мистификациями, распускал слухи и сплетни, натравливая наследников друг на друга.

Вскоре семнадцать ящиков с полотнами Леонардо и Рафаэля, Рембрандта («Даная») и Веронезе, Дюрера и Пуссена, Тициана и Рубенса (пять набросков) отправились на север, в петербургский императорский дворец, a le tout Paris [9] — коллекционеры, политики и финансисты — кипел от возмущения. Из-за этих северных разбойников арт-рынок превратился в сумасшедший дом. Сто лет спустя то же самое устроят алчные американцы, а еще через сто лет — японцы. Чуть погодя то же предстоит пережить Англии, когда разорился сэр Роберт Уолпол и коллекция его прославленного Хаутон-холла, предназначавшаяся для нового зала Британского музея, была передана славному мистеру Кристи, пущена с аукциона, куплена неким анонимным русским, упакована в ящики, погружена на корабль и переправлена на дальний берег Балтики. Однако потребовался мудрец уровня Дени, чтобы объяснить это явление. «Искусство там, где сила, это закон истории, — заявил он. — Мы продаем наши картины и скульптуры в мирное время, Екатерина покупает их среди войн и смут. Центр науки, искусства, образцового вкуса и философии перемещается на север, а варварство и все, что ему сопутствует, отступают на юг».

Вот потому-то целых десять лет он с усердием истинного придворного и преданного библиотекаря делал все возможное, чтобы угодить своей патронессе. Все — кроме одного. Одну, последнюю, но самую трудную услугу он ей не оказал. Снова и снова Философу настойчиво предлагалось упаковать и доставить в Северную столицу себя самого.

«Мы не предлагаем Дидро обосноваться в России навсегда, — дипломатично оговаривала царица, — но мы с радостью примем его при своем дворе, дабы он имел возможность лично выразить свою признательность».

С каждым годом приглашения становились все более настоятельными и недвусмысленными. Ему предлагали захватить с собой друзей, погрузить на корабль родственников, перенести на север работу над «Энциклопедией».

Он знал, что подобные приглашения получают и его друзья-философы — Вольтер и Д'Аламбер. Оба рассыпались в благодарностях, но, как ни странно, ехать в Петербург не изъявляли охоты. Вольтер, желчный и хитрый, нахлебавшись горя в Потсдаме, теперь блаженствовал в Фернее, где обзавелся собственным двором. Он уверял, что сердце его рвется в Северную столицу, но… А дальше следовали отговорки, остроумные и очаровательные. Он даже посвятил российской самодержице цветистую поэму «Мнивший себя мудрецом узрел вашу мудрость и в тот же миг понял свое ничтожество» и присовокупил, что, хотя дела не дозволяют ему посетить Петербург при жизни, он готов совершить это сразу же после смерти, не медля ни минуты. «Я не желал бы участи лучшей, чем найти упокоение на тихом петербургском кладбище, по дорожкам которого прогуливается иногда величайшая из цариц, увенчанная ветвями лавра и оливы». Д'Аламбер, получивший почетное предложение стать учителем наследника Павла, оказался куда менее учтив. «У меня, понимаешь, геморрой, — во всеуслышание сказал он одному из своих друзей, — а климат у них на севере такой паршивый, что не с больной задницей туда ехать».

Другое дело Дидро. Он не любил путешествий и всегда предпочитал отсиживаться дома. Но он зашел слишком далеко. «Ученый и мыслитель подобен атлету на арене, — сказал как-то наш герой, — Силу своего ума первый и силу мускулов второй проверят, только испытав их всенародно». Поэтому все эти долгие годы он не отказывался приехать, а лишь находил отсрочки и извинялся. «Клянусь, торжественно клянусь, что не обману ваших ожиданий, — писал он на север, — но столько дел, если бы вы знали, сколько у меня дел…» Еще бы! Дел у нашего Философа всегда невпроворот. Издать четыре тома гравюр плюс два тома дополнений к «Энциклопедии» — ведь человечество так быстро накапливает знания о нашей постоянно меняющейся вселенной. Как только выдастся свободная минута, завершить повесть о некоем слуге, чья участь была заранее записана в небесной Книге Судеб, а также сон наяву, грезы-размышления о человеческой сущности и психологии, навеянные видом спящего друга Жана Д'Аламбера, великого философа с больной задницей.