Крепость сомнения - читать онлайн книгу. Автор: Антон Уткин cтр.№ 37

– Ну и кто она? – спросила Вера. – Блондинка или брюнетка?

Илья ответил ей коротким взглядом, признавая ее проницательность, но все же буркнул раздраженно:

– Что за неистребимый дуализм человеческого сознания! Как будто мир состоит из одних брюнеток с блондинками.

– Третий путь? – хитро предположила Вера.

– Только никто не знает, как на него попасть, – все еще хмуро отвечал он.

– Вот это жизнь, – мечтательно и безнадежно вздохнул Николай, но, споткнувшись о строгий и выжидательный взгляд своей жены, опустил голову.

– Завидуешь? – спросила она, нахмурившись, но и улыбнувшись.

– Ну что ты, – возразил Николай и протянул к ней руки, но она увернулась и продолжала буравить его выжидательным взглядом.

– Рад за друга, – пояснил Николай. – В смысле, за твоего брата. За своего друга... За него, в общем...

– Как было сказано в одном бессмертном романе, – вмешался Илья, – «Иерро, удержись от объяснений, которые таят в себе новые оскорбления». – И он в задумчивости потеребил ключи от машины.

– Оставайся, – предложила ему Вера.

Николай сходил в столовую за бутылкой «Бордо». Входя на кухню, он ткнул пальцем в календарь. – Дошутились, – сказал он, – что один праздник остался в стране настоящий, да и тот военный – 9 мая. Как ты не можешь понять: не в партиях дело, не в партиях. Все станет по-другому, когда мы бросим играть в эти игрушки. Мы должны измениться. Все. И ты, и я. И она. Все.

Вера вздохнула.

– Мне похудеть надо, – согласно сказала она. – Срочно. – И бросила на мужа такой многозначительный взгляд, как будто от него здесь что-то зависело.

– Да и то, если вдуматься: двадцать семь миллионов погибло, – покачал головой Николай. – Сколько там сот тысяч в плен сдалось в первые полгода?

– Да уже полтора насчитали, – сказал Илья. – Миллиона.

– Вот так! Да он, этот день, не со слезами на глазах! Он я даже не знаю с чем на глазах... Мы вообще мастера переплачивать. Что стоит рубль, берем не торгуясь за сто. Во всем так, не в войне дело. И все потому, что жертвы неоправданные: в бизнесе в этом чертовом сколько постреляли, а сейчас прикроют лавочку, в политике – чего только не наделали? Нет никакой последовательности, и жертвы поэтому неоправданные. Сплошные сомнения. Отсутствие ясного мировоззрения... И кстати, чтоб ты мне здесь ни говорил про это сослагательное наклонение, если бы в сорок первом был у нас царь-батюшка да Врангель с Каппелем, никакой Гудериан к Москве и близко не подошел бы.

В открытую форточку залетали холодный ветер и звуки успокаивающегося города. Илья молча слушал, сложив руки между коленей.

– А самое страшное, – сказал еще Николай, – так это когда потом оказывается, что и тот рубль, который все же это стоило, и тот платили не за то, что надо. Совсем другое, оказывается, покупать требовалось.

За первой бутылкой явилась другая, потом еще одна, и разговор, как водится, продлился далеко заполночь. Уже только после трех Илья послушно побрел в комнату, где была приготовлена ему постель...

Hо выспаться ему не удалось: с полночи во дворике-полуколодце, как чайки на берегу морском, кричали грузчики и перебрасывали какие-то коробки, урчали «Газели» и дворницкие метлы свирепо, с потягом скребли асфальт задолго до рассвета.

Утром он встал тяжело, но ни в чем не раскаивался. Машину он решил оставить до вечера на обочине у кофейни.

– Понимаешь, в чем дело, – признался несколько смущенный Илья, – я на этой машине на работу не езжу. Hа другой езжу. Hеудобно как-то... Вызывающе.

– Hяня пойдет с Димкой гулять, – успокоила Вера, простодушно зевая, – присмотрит. Да здесь ничего не должно случиться.

Едва он вышел из подъезда, как очутился в потоке каких-то людей, раздельными вереницами текущих сквозь турникеты. Он давно не спускался в метро – сам не помнил, когда это было в последний раз.

«Куда едут все эти люди? – спрашивал он себя удивленно, обводя глазами забитые эскалаторы. – Господи, как много людей. Очень много. Чудовищно много людей», – продолжал размышлять он в сутолоке подземки. Здесь мысли его окончательно запутались, и он приехал на работу чуть живой. Специальная служащая принесла ему кофе, он выпил две чашки и только после этого обрел способность отвечать на звонки, трещавшие беспрестанно, как один звуковой и смысловой сигнал.

* * *

Стоило только Але переступить порог студии, как она оказывалась охвачена той приподнятой бодростью, которая всегда предшествовала эфиру. Она чувствовала себя хирургом, которому предстояло препарировать труп почившего дня и явить городу и миру следы заболеваний, несостоявшиеся надежды и, не объявляя прямо причины смерти, остановиться в самый этот момент вывода, предоставляя имеющим уши самим делать его. Прохлада, царившая в студии, тоже способствовала этому сходству ее с операционной, и освещение каких-то современных белых ламп, и лаконичность обстановки: этот круглый стол в центре просторной комнаты, над которым, как засохшие хризантемы, нависали поломанными стеблями микрофоны. Вот сейчас она сядет в кресло за круглый пустой стол, придаст податливому микрофону нужное положение и нить секунд выведет ее голос из этого помещения на улицы, в салоны автомобилей, в кухни квартир, в секретарские помещения офисов и контор. Листы бумаги, лежащие перед ней, – это и были ее инструменты. Она сама была вольна составлять сводку новостей, она решала, что должно быть услышано соотечественниками, а что, увы, недостойно величаться высоким названием эфирной новости. Из потока событий, которые приносила лента, которые проецировались в сеть, ей предстояло отобрать существенное, или, правильнее, то, что казалось таковым ей. И эти коллажи, которые она складывала ежедневно уже несколько лет, превратились однажды в допинг, без которого она не мыслила своей жизни.

Ей нравился ее собственный голос: с иголочки, прочный, но не грубый, интонационно гибкий, вовсе не жесткий, пропускающий иногда легкий привкус металла, но в целом – какой-то непререкаемый, голос последней инстанции, и именно это последняя особенность приводила Алю в состояние легкого, незаметного для окружающих лихорадочного возбуждения. Сами же явления жизни, пропущенные через этот голос, то вдруг теряли мелочность и необязательность слухов, обретая солидность постулатов, то поражали вселенским масштабом, освобожденные от своей необязательности и провинциальности. И слова радиодевиза «Мы делаем новости» оборачивались своей аллегорической, но наиболее главной и настоящей стороной.

Но когда она в гостях у подруги с экрана работающего телевизора мельком увидела его, новость о том, что «беглые» академики основали в Кавказских горах свое вольное нео-российское государство, перестала быть для нее просто новостью, как до того все несчастья, коллизии жизни, пожары, обрушения крыш бассейнов, взрывы в метро были для нее просто новостями, ее голосом, покрывающим Вселенную. Да и эти академики, быть может, проскользнули бы мимо ее внимания, если б не увидела она среди них этого человека. Впрочем, академики сделались вдруг настойчивой новостью, о них твердили строчки ленты, ими оброс Интернет, как они своими косматыми бородами, и отказать им в этом праве становилось все сложнее, а после сюжета по первому каналу и просто неприлично.