Пощечина - читать онлайн книгу. Автор: Кристос Циолкас cтр.№ 66

— Спасибо.

— Не буду тебя задерживать. Ложись спать.

— Вообще-то, Хьюго следовало бы укладывать раньше.

Ей не удалось быстро сориентироваться, не удалось быстро сообразить, как выпутаться из западни, устроенной матерью. Поэтому она солгала. В этой ситуации ничего умнее придумать было нельзя.

— Обычно он засыпает гораздо раньше. Приболел, наверное.

— Ты работаешь? Неработающие матери всегда находят себе проблемы на одно место.

Да, мама, я работаю, воспитываю своего сына.

— Устроюсь на работу в следующем году, когда Хьюго пойдет в сад.

— Надеюсь, ты больше не кормишь его грудью?

На это можно было ответить лишь очередной ложью.

— Нет.

— Слава тебе Господи. Мне непонятно стремление молодых мамочек вернуть то время, когда женщины были дойными коровами. Я не приемлю кормление грудью.

А то я не знаю.

— Когда ты отняла его от груди?

— Четыре месяца назад, — в очередной раз солгала она.

— С ума сойти. Ему ведь уже четыре года?

— Только что исполнилось. Между прочим, ты не позвонила на его день рождения, — не сдержалась Рози.

Она глянула на дверь. Гэри тащился в туалет.

— Я послала открытку. Только за этим ты мне позвонила? Чтобы обидеть? — разъяренным тоном заявила ее мать.

Гейм, сет и матч. В ответ она могла сказать только то, что ждала услышать от нее мать.

— Извини.

— Спокойной ночи, Розалинда. Спасибо за звонок. — Ее мать повесила трубку.

С минуту Рози не шевелилась. Сидела, прижав трубку к уху, слушала шипение невидимого электричества. Потом со стуком положила телефон на стол, вновь чувствуя себя шестнадцатилетним подростком. Ей хотелось переспать с мальчиком, переспать с мужчиной, переспать хоть с кем-нибудь, напиться, наширяться, отключиться, стащить что-нибудь из магазина, ей хотелось сквернословить и визжать. Она готова была сделать что угодно, лишь бы мать возненавидела свою дочь так же сильно, как она сама ненавидела ее. Она потянулась за табаком мужа. Сейчас в самый раз покурить.

— Тебе это не нужно.

Она не отдернула руку, хотя, пойманная с поличным, чувствовала себя виноватой.

— Нужно. С мамой только что говорила.

Они смотрели друг на друга. По лицу мужа она не могла определить, о чем он думает. Не кричи на меня, не строй из себя умника, не доставай. Гэри подошел к ней, наклонившись, поцеловал ее в макушку, стиснул ее плечо. От его нежности у нее на глазах проступили слезы. Он отер ее глаза, взял у нее из руки мешочек с табаком и принялся скручивать для нее сигарету.

— После разговора с ней всегда остается такой неприятный осадок. Мне кажется, что я плохая дочь, плохая жена, плохая мать.

Гэри фыркнул:

— Это все вздор, ты же знаешь. Ты самая лучшая мать.

Она была хорошей матерью. Она это знала, хотя ей понадобилось много времени, чтобы открыть в себе этот талант. Когда она стала матерью, у нее появилось ощущение полноценности, она поняла, чем были вызваны тревога, гнев и страх, так долго доминировавшие в ее жизни. Став матерью Хьюго, она наконец-то обрела покой. Рози курила, пуская изо рта дым. Сейчас Гэри был весь во власти нежных чувств к жене, и она хотела, воспользовавшись этим редким мгновением, сказать ему: «Пожалуйста, подари мне еще одного ребенка». Она прикусила язык, зная, что он рассердится, отстранится от нее. Она со страхом ждала наступления предстоящего года, ведь Хьюго пойдет в детский сад, и она опять останется одна. Ее муж, она знала, на предстоящий год возлагал большие надежды: рассчитывал, что она найдет работу, а сам он перейдет на неполный рабочий день и снова займется искусством. Своей дурацкой бессмысленной живописью. А ведь в следующем году им обоим нужно работать, чтобы скопить деньги на дом. Им нужно больше денег.

— Я пошел на боковую, — шепнул ей Гэри. — Хьюго уже спит. Идешь?

Он поцеловал ее в губы. Она вздохнула с облегчением, услышав, как он идет в спальню.

Улыбка на ее губах угасла, она посмотрела на телефон. Ты ошибаешься, мысленно доказывала она матери. Я — хорошая мать. Хорошая.

Ничто из того, что рассказывали ей подруги, не подготовило ее к тому кошмару, который она пережила во время родов. Она так долго мечтала о ребенке, всячески — угрозами, уговорами, нытьем — пыталась заставить Гэри уступить ее желанию. Ей и в голову не могло прийти, что она возненавидит его. Ей нравилось ходить беременной, ее завораживали перемены, происходившие в ее теле, которое, казалось, существовало независимо от нее самой. Ее прежде угловатая мальчишеская фигура округлилась, приобрела женские формы. Но роды вытряхнули ее из блаженного состояния. Их она могла описать только одним словом — ад. Если беременность была для нее уходом от самой себя в свое тело, то схватки возродили все, что было в ней двуличного, фальшивого, безобразного, все то, что она в себе ненавидела. Она верила в святость «естественных» родов в домашних условиях. Потом, когда схватки начались, она поняла свою ошибку, но к тому времени уже было поздно просить, чтобы ей сделали анестезию. Слава богу, о самих родах у нее сохранились лишь отрывочные воспоминания — неясные вспышки галлюциногенного кошмара. Зато до сих пор она живо помнит — никогда не забудет, — что, когда из нее пытались извлечь ребенка, она точно знала и хотела одного — чтобы его забрали у нее. Она совершила чудовищную, непоправимую ошибку.

Первые полгода каждый раз, беря Хьюго на руки, она дрожала от ужаса. Она была уверена, что убьет его. Каждый раз, когда он плакал, она чувствовала, как все дальше отдаляется от него. Это было чуждое ей создание, грозившее погубить ее.

Первые полгода после родов она продолжала посещать занятия йогой. Ей хотелось регулярно встречаться с Анук и Айшей, хотелось спать, пить, принимать наркотики, заниматься сексом, хотелось быть молодой. Она не хотела быть матерью. У нее было такое чувство, что она раздвоилась, что она больше не Рози, а некая злобная тварь, не способная любить дитя, которое она произвела на свет. Будь ее воля, она вообще не вспоминала бы о нем — так сильно она его ненавидела. Она даже не могла назвать его по имени. Она не доверяла ему, боялась его. Должно быть, тогда она тронулась рассудком, сошла с ума. Ее постоянно сотрясали безудержные рыдания, она представляла, как топит его в ванне, как сворачивает ему шею.

Безумие продолжалось полгода, и за все это время она никому и словом не обмолвилась о своих переживаниях — ни мужу, ни Айше, ни обществу матерей, ни своим родным, ни единой живой душе. Не смела. Она улыбалась и делала вид, будто обожает свое дитя. И вот однажды утром она отчаянно пыталась переделать все дела, чтобы пойти на занятия йогой. Ребенок плакал, вопил без умолку. Кормление, убаюкивание, брань — ничто не помогало: чудовищный ор не прекращался. И вдруг ею овладело странное спокойствие. Пусть кричит. Она оставит его дома, в маленькой дрянной однокомнатной коробке, которую они снимали в Ричмонде. Она оставит его одного, и пусть он хоть весь криком изойдет, ей плевать. Она остановилась у выхода — в руке ключи, на плече — спортивная сумка. Сейчас она выйдет из дома, сядет в машину и уедет. А этот выродок пусть воет, пусть надрывается, пока не сдохнет. Пока не задохнется от собственного крика.