Мужская тетрадь - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Москвина cтр.№ 28

Родной театр полностью уважил своего актера. За «Неделю с Альбертом Филозовым» зритель мог увидеть его в спектаклях «Город» и «Пришел мужчина к женщине», «Холостой Мольер» и «Русское варенье»… Филозов – актер разнообразный, душевно пластичный, играет всякое, вот только тихий свет и удивление во взгляде остаются неизменными в любой роли.

Удивление чистосердечного и деликатного человека – перед загадочными обстоятельствами окружающей жизни, где свет еле-еле пробивается сквозь тьму.

Но ведь пробивается!

2007

В Инженерном корпусе Третьяковской галереи открыта выставка картин знаменитого живописца Дмитрия Жилинского, посвященная 80-летию мастера.

Читателю, наверное, приятно будет узнать, что художник (кстати, двоюродный внук самого Валентина Серова), прославившийся еще в 60-х годах, чьи картины хранятся в главных музеях страны, жив-здоров и находится, как говорится, в полной боеспособности. Младшему сыну живописца – семь лет. На автопортретах разных годов мы видим серьезное, даже суровое лицо художника с бесстрашными большими глазами и упрямо сжатыми губами. Серьезность и упрямство мастера подтверждают и его работы, созданные в самых традиционных жанрах – пейзаж, портрет, натюрморт, картины на библейские и исторические темы.

Когда-то это было нормой, сегодня – убивает наповал. Когда-то Жилинский был участником огромного процесса, активно действующим лицом русской советской культуры. Сейчас он одинок, как дуб из русской песни, который «стоит-растет среди долины ровныя, на гладкой высоте». Быть может, Жилинскому и хотелось бы с кем-нибудь посоревноваться – но в современной ситуации ему сражаться абсолютно не с кем. Так больше никто не работает.

Нынешние критики, презрительно цедя какие-то дежурные слова о «советском академизме», словно снисходительно похлопывают «старикана» по плечу – дескать, вот умора, всплыл мастодонт со своими интеллигентскими советскими заморочками насчет духовности. Но хамский вид нашей «современной» культуры, презирающей всякую серьезность, всякую ответственность и всякое мастерство, сильно подпорчен этой выставкой. Жилинский – тоже современная культура, хоть он не рассказывает в глянцевых журналах о своих интимных связях и не держит персональных галерей своего имени.

Прежде всего – и это важно, раз мы говорим о художнике, – поражает качество живописи. Ее обдуманность и тщательность, ее намеренное стремление к совершенству. Видно, что художник употребляет все мастерство и все силы на всякую картину. Это особенно видно в натюрмортах – «Травы Иордана», «Ирисы», «Букет с испанским блюдом», «Весенний натюрморт». Кажется, лучше сработать невозможно. Жилинский ищет красоту, а не выпячивает ее, в его натюрмортах нет пышности и роскоши – напротив, какие-то сухие былинки, скромные цветы. Ветка черемухи в «Весеннем натюрморте» уже отцветает, лепестки осыпаются, и эта летучая, на грани исчезновения красота и трогает сердце. Собственно говоря, и многофигурное монументальное полотно «Весна Художественного театра» говорит о том же – художник взял момент радости, воображаемой встречи всех мастеров театра в начале века, но этот невероятно цветущий миг культуры обречен в своей красоте и беспечности…

Печаль излучают и знаменитые полотна «Гимнасты СССР» и «На новых землях», где изображены советские герои спорта и целины. В свое время эта печаль не читалась – читалась лишь красота, правда, чем-то словно просвеченная, не торжествующая, странная. Сегодня видно, как зависли над землей эти бесплотные, невесомые силуэты, как строго и скорбно-торжественно смотрят они из своего Небытия. И отец художника из картины «Реквием», посвященной невинно репрессированным советским людям, покорно поднял руки для обыска, столь же прекрасный и обреченный, как ветка черемухи из «Весеннего натюрморта». Эту страдальческую обреченность прекрасного Жилинский не демонстрирует намеренно. Она «просто есть», ее видят суровые глаза любящего, но не влюбленного в жизнь художника.

Как правило, у нас на Руси частенько бывает так – чуть проклюнулась слава, живописец начинает эксплуатировать те черты своей манеры, что приглянулись публике, в точности разыгрывая затем сюжет страшной повести Гоголя «Портрет». И вот уже перед нами забронзовевший генерал от ИЗО, которого странно и представить себе за работой. А Дмитрий Жилинский остался солдатом – настоящим солдатом живописи в ее прямом смысле и назначении.

Его метод – синтетический, основанный на постоянном изучении самых высоких образцов, от византийских икон и живописи Возрождения до русского художества ХIХ-ХХ веков. На этот метод поддается далеко не всякая действительность, а потому художник тщательно ищет свои сюжеты, не впадая, пожалуй, ни в какой соблазн. Ни в авангардизм, ни в китч, ни в концептуализм, ни во что. Он «просто художник», с убийственной серьезностью играющий роль традиционного «просто художника», пишущего людей, цветы, деревья, небо и Бога.

Он может написать портреты датской королевской семьи и увидеть за парадными мундирами живые и забавные характеры. А может создать картину «Одна», где старушка сидит возле печки. И если на датских принцев можно взглянуть с любопытством, то от старушки отойдешь не сразу, разглядывая все тщательно прорисованные детали ее каморки (вплоть до баночек с вареньем) и воображая себе ее горестную судьбу – судьбу миллионов. Я давненько не задерживалась возле картин современных художников долее чем на пять секунд – а на выставке Жилинского провела около часа, проникаясь все большей и большей симпатией к его личности.

Строгость вкуса и чувство меры, ищущее, не самодовольное мастерство, умение увидеть и передать мгновения летучей, обреченной красоты, упорная приверженность традициям – словом, классик, решительный классик.

Отчего же личность Дмитрия Жилинского столь мало востребована? Конечно, он работает – работники такого уровня без хлеба не сидят. Но разве голос подлинного мастера, настоящего классика русской советской и постсоветской живописи, не пригодился бы при обсуждениях важных проблем культуры, облика наших городов, в вопросах образования и художественной жизни? Но, видимо, для активного участия в современности наш «солдат живописи» слишком серьезен. Никакой пены, мишуры, конъюнктуры, мельтешения.

Или, может статься, не тех, кого надо, портретировал – то есть не портретировал тех, кого надо. Эх, ничему особенно жизнь не научила солдатика – а ведь он 1927 года рождения.

Мог бы догадаться.

2007

26 марта Алексею Васильевичу Петренко исполняется 70 лет. Об этом великолепном актере хочется не рассуждать, а воскликнуть что-нибудь вроде «Да здравствует Петренко!» или «Хай живэ Пэтрэнко!».

Я впервые увидела его на сцене ленинградского Театра имени Ленсовета, году эдак в семьдесят третьем. Он тогда играл чисто комедийные роли – крупный, какой-то диковатый, с уморительной глуховатой скороговоркой. Помню его в спектакле «Левша» по Лескову в роли неистового казака, атамана Платова, где Петренко лепил образ могучего и при этом отчаянно смешного богатырского придурка. Проглядывали уже и тогда в актере природная мощь и явное знание «предмета исследования» (я имею в виду русского человека). Конечно, в Петренко от рождения живет наше – родное, и русским духом тут несет издалека: это не надо объяснять. Ни к чему.