Позор и чистота - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Москвина cтр.№ 18

Звезды да кости

В святом болоте

Мертвые гости

В живом полете

Я никогда не одна

Сначала Эгле как бы прощупывала аудиторию нежными лапами, потом казала первый коготок – страшно лесной, пой, пой, голод весной, пой, пой — с яростным рефреном «Жить! Жить! По лесу кружить!». После этого Эгле обычно пела «Зимнюю песню ведьмы», которой Андрей побаивался. Эгле как-то горбилась, скрючивалась, хрипела, становилась древней жутью…

Холодно люди

Бродит природа

Здесь да меж вас как ненужная боль

Или забвение или свобода

Только не бог

Это ветер старик чудотворен

И огонь помогает в грехах

И вода проливалась из чаши

И земля рассыпалась в руках

За песней ведьмы Эгле в этот раз поставила «Труба-дура», пока восприятие не притупилось, а потом – легкий, грустный, умный «Тот же ветер»:

Но кто-нибудь поймет, кто-нибудь поймет

Кто-нибудь услышит

Кто-нибудь возьмет, кто-нибудь возьмет

Кто-нибудь допишет

Кто-нибудь один, кто-нибудь один

Кто-нибудь на свете

Всюду на земле в каждой голове

Дует тот же ветер…

За «Ветром» следовала песня, которую Андрей не одобрял, насчет «прощальных белых поцелуев», а затем «Червячок», которого он любил, да тут уж и всех покалывало узнаванием настоящего, горько-сердечного, милого, хоть и странного, чудно́го…

Андрей украдкой подглядывал за Жоржем – в поле зрения попадал и kazaroza, который вел себя исправно, свистел радостно, топал и хлопал, – есть ли на лице признаки чувств? Таковых обнаружить не удавалось, но утешало, что Камский не отрываясь смотрел на сцену, впился глазами в тонкий силуэт…

Он узнал ее. Он мог видеть то, что чистым земным глазам Андрея было не дано. Эгле на сцене была не одна. Она помещалась внутри светящейся фигуры, от которой в зал постоянно отлетали искры и пятна. Точно семена растений в почву, эти искры и пятна попадали в головы зрителей, проникали внутрь. Это было заражение. «Да, девочка прикрепленная… – думал Жорж, – нехилый демон с ней работает… потом те, в кого по-настоящему попало, будут жить с ее образом в мыслях и фантом будет работать, питаться за их счет, расти… Без вариантов она из наших… Несчастный Времин, если он и вправду как следует заразился, ему не выздороветь. Сказать, объяснить? Не поверит… Я-то в полной защите, в меня ему не внедриться, мой его живо отошьет, дескать, чужие здесь не ходят, парень, вали отсюда… хотя почему парень, у этих вроде и пола нет…»

Позволь мне покинуть тебя, позволь не любить тебя!

Этот обрывок древней молитвы, этот стон измученной души, приговоренной к каторжной работе любви, этот полустертый, затерянный в грязных веках алмазный осколок разговора богов — как Андрей понимал его! Ведь он сам жил в заколдованном лесу, поджидая свою владычицу, и пылкая риторика влюбленного бога, искренне и лицемерно молящего о свободе, которая ему не нужна, была для Андрея родной речью. Он говорил с нею так – но только в мыслях. И она отвечала – тоже в мыслях. Отпусти! Не могу больше любить! – Но я не держу тебя. Держишь! – Несносный мальчик, ты свободен. Нет! Я заколдован, ты привязала меня, отвяжи, отпусти, дай дышать… И она смеялась. Всегда смеялась на этом месте.

Это особенный смех – так смеются те, кому дано вызывать любовь к себе. Как они могут кого-то отпустить? Вызвавший ветер любуется вызванным ветром, его не заботит судьба тех, чьи домишки снесены ураганом.

……………………………………………………………………

Говорит Нина Родинка:

– Однажды мне довелось увидеть порнографический ролик 1925 года. Незабываемое, волнующее зрелище! На старенькой пленке появились два трогательно размытых силуэта, он и она. В лесочке, на полянке под деревьями, они расстелили одеяльце, достали бутылочку, выпили и начали раздеваться. У женщины были маленькие, вялые грудки, у мужчины обыкновенный, не увеличенный до размеров бревна причиндал. Женщина погладила его как-то спокойно и ласково, точно домашнего котенка. Соитие прошло быстро и без фокусов. На наши глаза это вообще была не порнография, а пастораль. На лицах героев было написано неподдельное маленькое удовольствие, они лукаво улыбались и были напрочь лишены того остервенения, с которым пашут нынешние бедные порнолюди. Не пыхтели озверело, не содрогались, не пытались зажечь нас адским огнем того, что является внутренним переживанием и не поддается никакому внешнему выражению. Хороший летний денек на природе, милые забавы, как бы ставящие нужную точку в наслаждении жизнью этого дня… Они были никто. Просто человеки.

Самое главное было в финале. Грешники пошли к дому, на пороге обернулись к зрителям и приветливо помахали рукой. Они махали нам из 1925 года, отплывая в свой рай верхом на старой кинопленке, в свое «где-то нигде»…

Увлекательная мысль пришла мне в голову, и я залезла на порносайты. Где не нашла ни одного фильма, снятого на природе. Люди мучались в запертом пространстве, будь то квартира, офис, школа или кабинет врача. Вот в чем дело! Тот секс был частью природы. Этот – «искусством». В том порно не было никакого сюжета – такой фильм, будь он снят сегодня, никто и смотреть бы не стал. А наше порно целиком стоит на игровых ситуациях. И они все жестче, все круче, запретная черта все отодвигается, вот уже театр инцеста стал банальностью, вот уже и малолетки приелись… Те, первые грешники, терявшие невинность перед камерами, дружески приветствовали нас, которым после потери невинности была одна дорога – падать дальше. Они схавали только одно яблоко, и оно еще имело вкус! А нам осталось терзать голодными зубами огрызок.

«Ты хотела бы оказаться в 1925 году?» – спросила меня подруга. Боже! Я хотела бы оказаться в любом году любого времени, кроме своего! Вообще идея о том, что человек обязан верить, будто лучший день – это сегодня, самая идиотская на свете. Пошли бы вы рассказали о ней 6 августа 1945 года жителям Хиросимы…

……………………………………………………………………

Для Ники девушка на сцене была той самой принцессой, силуэт которой упрямо рисуют миллионы женских подростков Земли. Им уже сунули в пасть и куклу Барби, и тысячи глянцевых моделей, но нет – что-то иное грезится в смутных мечтах, чей-то облик волнует душки, не подиум, не игрушечный домик, а лес, блики солнца на траве, она идет по тропинке и рядом с ней тигр. Не дурно пахнущий гнилым мясом, не злобный, с длиннющими зубищами, а добрый полосатик. Ника стояла у сцены, сжатая толпой, но не ревела и рук не вскидывала – замерла, счастливая. Катаржина обнимала дочку, чтоб не раздавили, плохо слушала и злилась на хитрую девку-певичку. Она-то их знала-перезнала, эти бледные лица без косметики, эти тонкие усмехающиеся губы, эту презрительную повадку тех, кто не признает власти Тарантула. Дура-дочка, нашла принцессу.

Грешным делом грешным телом

Обнимая мокрых куриц

Я лечу – последний доктор

Человеческих жар-птиц