HOHMO SAPIENS. Записки пьющего провинциала - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Глейзер cтр.№ 65

Признанного отличника и почетно-грамотного участника сельской самодеятельности по окончании поселковой школы папа, почти как муромского зайца, повез на электричке в Московский университет имени холмогорского провинциала для продолжения столь успешно начатого образования. Очкастый носорог из приемной комиссии отвел гордого предка в место для курения, подозрительно национально просунул указательный палец в петлю чужого пиджака и прошептал на ухо:

— Вали отсюда, убогий, хоть в МАИ, хоть в Бауманку, а в нашу контору евреев не берут.

— А ты что, хобот, сам по паспорту из полена папы Карло, что ли?

— У меня папаша не идиот, как ты, а дважды лауреат Ленпремии. Катись отсюда, деревенщина, не ломай парня.

Брат хоть и был гениальным, но на Ленпремию действительно не тянул, доброхобота не послушал и набрал с сыном семь баллов на первых двух экзаменах — пятерку на математике письменной и двойку — на устной. Команда «Лоза — Маккаби» продула матч по фолам уже во втором периоде. Дав деревенской звезде отчаянный подзатыльник, униженный и оскорбленный папашка в недоумении спросил:

— Ты что, их вопросов испугался?

— Нет, — честно ответил двоечник, — они со мной, папа, на латыни какой-то разговаривали. Я не только вопроса не понял, а ни одного их слова на русский не перевел!

— Ну и суки! — сплюнув в неположенном месте на пол окурок «Беломора», мрачно подвел итоги соревнования незадачливый тренер и на второй день, чтобы успеть к вступительным экзаменам в провинциальный вуз, отправил горе-баскетболиста в свои собственные родные края — непуганых саратовских антисемитов.

Так моя многодетная низкорослая семья на восемь лет приросла подпотолочным приживалой, пять из которых наследник умственных начал нашей фамилии грыз как семечки базальт науки, что завершилось дипломом с отличием мехмата Саратовского государственного университета имени земляка-демократа.

Видный отовсюду племянник жил, играючи на всех музыкальных инструментах, за исключением, быть может, трембиты, и припеваючи куплеты на модную в те годы мелодию из бразильского кинофильма «Генералы песчаных карьеров»:

Зачем Герасим утопил Муму?

Муму-муму, муму-муму.

Мума, как камешек, пошла ко дну,

к самуму дну, к самуму дну.

Эх, Герасим, давай с тобой заквасим

и, Герасим, агонию зальем!

Квасили мы с Женей довольно часто по-клубному и пабному — в основном жигулевское пиво. Причем на равных — по объему я, маленький и толстый, совпадал с племянником, тощим и большим. Пиво заливалось под черноспинную воблу и беседу о жизни, в которой я разбирался значительно глубже деревенского родственника.

— Жизнь прожить — что минное поле перейти, — развратно глаголил я с пеной у рта, — или, в более мягком случае, сельский тракт после прохождения сытого стада коров. Не надо глазеть по сторонам, зри в корень. «Человек человеку — волк» — художественная гипербола. Под ногами — мелкие и подлые грызуны. Гавкнешь на них разок по-собачьи и осилишь дорогу, идущий. Твоя прямая дорога — математика, царица доказательств. А в нашей стране царица доказательств — чистосердечное признание под пытками. Учи языки и дранг нах вест под гуд бай, Раша! Твоя родня — не я с доброй тетей Светой, пускающие мыльные пузыри из вечной постирушки основ социализма, а идеологические трутники и поганки, плесневеющие у врат амбассадорств Израиля и США. Там и только там ты должен найти свое настоящее американское счастье — толстожопую еврейскую невесту с овировской печатью на выезд при наличии отсутствия перспективного русскоязычного жениха!

Несмотря на то, что вся Лоза отродясь не любила Америку за ку-клукс-клан и суд Линча, племянник впитывал антисоветскую пропаганду, как губка пиво со стола, но в быту ею пренебрегал. Как каждому простому человеку, ему ежевечерне нравились белокурые русалки, чернобровые хохлушки и луноликие кочевницы, коими во все века славился половольный град Саратов. Взаимная любовь к ближнему преследовала жизнерадостного Гулливера на каждом шагу.

Но пора от сладкого десерта вернуться к кислым щам. Ведь именно их и подают на первое.

Принарядившись как на дискотеку, краснодипломник отправился в родной деканат на «государственное распределение», то есть на реализацию выбора места работы в рамках крепостного права страны победившего феодализма. Идущий по товарному списку как раб первой категории под номером два, отличник научно-педагогической подготовки перебирал в уме аспирантуры и НИИ, веером раскинувшиеся перед манящим взором.

Подозревая ошибочность такого наива, я остался дома на диване, предупредив воспитанника не подписывать путевку в жизнь с бухты-барахты, а, попросившись в туалет, позвонить мне для окончательной апробации.

Звонок не заставил себя ждать.

— Дядька, — чуть не плача, возопил раб СССР. — Меня заставили выбирать между Астраханским рыбзаводом и Читинской обувной фабрикой!

— Гоу хоум! — резко отреагировал я домашней заготовкой.

Заготовка лежала у меня на животе. Это был Уголовный кодекс РСФСР, раскрытый на статье «Преследование на почве национальной и расовой неприязни». Именно с этим высокохудожественным произведением в кармане и съежившимся до лилипута Гуливером на аркане, купив по пути «птицу-тройку» — поллитру водки, городскую булку и сырок «Дружба» за пятнадцать копеек, я и вошел в неказистое здание городской прокуратуры, расположенное на соседней улице.

Оставив жертву произвола в сенях вдыхать отрезвляющий нашатырь кошачьей мочи, я открыл первую попавшуюся дверь, где обнаружил двух скучающих мужиков, на челах которых не отражалось ничего, кроме похмельного ожидания конца рабочего дня.

— Доцент политеха Глейзер, — представился я. — По делу. По уголовному делу. С бутылкой на случай согласия или отказа.

И я приоткрыл полу пальто, чтобы не показаться голословным. Ребята заметно оживились и вежливо пригласили к письменному столу. Один из них сразу очистил его от груды бумаг, привычно преобразуя стол в обеденный.

— Слушаем вас, — почти официально сказали прокуроры. — Какие проблемы?

Я вынул книгу, раскрыв ее на закладке: Статья такая-то, часть вторая — «Преследование на национальной почве».

— До свидания, — огорчились прокуроры. — В нашей стране она не применяется.

— Не надо печалиться и отступать от буквы. Мы ее и не применим. Мы просто воспользуемся ее печатным существованием путем цитирования по телефону. После чего весело отметим содеянное.

— Не поняли, — честно сказали прокуроры, но умиравшая надежда блеснула в их померкших глазах.

Я кратко изложил состав преступления, вызвав из-под лестницы шмыгающего еврейского длинномера в качестве примера национальной и расовой неприязни.

— Что делать? — одновременно, как два Чернышевских, спросили разночинцы.

— А вот что. Один из вас, хотите — я сам, звонит по телефону мехмата и вызывает профессора Маслова, председателя комиссии по распределению. Представляется подлинным именем и местом работы и просит перезвонить ему по номеру прокуратуры из телефонного справочника, дабы исключить возможность розыгрыша. Уже наложивший в штаны профессор, как и подобает партийному интеллигенту, тут же перезванивает. И слышит: «К нам поступило заявление от гражданина Глейзера Е. Ю. о возбуждении уголовного дела по статье такой-то по признаку состава преступления — преследование на почве. Мы предварительно посчитали доказательством тот факт, что он распределялся вторым, а не двадцать вторым, а выбирать пришлось между Астраханской обувной фабрикой и Читинским рыбзаводом. Не так ли? А если так, то мы выпишем вам повестку по месту службы, Астраханская, восемьдесят три». В процессуальном результате этого звонка, ребята, я уверен.