Именно в этот момент он решил приступить к действиям, однако ему помешала шумная музыка, раздающаяся из динамиков. Зазвучал старый слоу-фокс середины сороковых годов из фильма, который в свое время смотрели все: «Течение времени».
– Боже мой, – проговорила Эдма. – Боже мой, вы помните?
И она стала искать взглядом кого-нибудь, кто разделил бы с ней эти воспоминания. Но сейчас она не обреталась в привычном кругу своих старых друзей. Единственным, кто мог помнить эти годы, был Арман, но если бы Эдма спросила его, что произошло в тот или иной год, то услышала бы в ответ что-нибудь относительно слияния его заводов с бог его знает какими заводами, вот и все. Разумеется, она не считала возможным упрекать Армана в том, что он не помнит ни лица, ни фигуры Гарри Менделя, который был тогда ее любовником и вместе с которым она разыгрывала сцены из этого фильма, подражая мимике и интонациям обоих актеров, их тогдашних идолов. Якобы случайно она остановила взгляд на Жюльене Пейра, молча сидевшем в своем углу. Эдма полагала, что он страдает от неудачной любви, ведь большинству знакомых ей мужчин в любви никогда не везло.
– Мой дорогой Жюльен, вам ничего не напоминает эта мелодия, изысканная и меланхолическая? – спросила она дрожащим голосом, делая особый упор на последнем слове и закатывая глаза, точно вспоминая грустную, далекую тайну, которая, с учетом состояния Жюльена, могла бы его скорее тронуть, чем рассмешить.
Эдма все учла и решила воспользоваться своими преимуществами. Что собираются делать эти двое: он, этот глупый соблазнитель, и она, эта несчастная женщина, очаровательная и богатая? Даже она, Эдма, на сей раз не знала. Она знала только, что на месте Клариссы убежала бы с Жюльеном Пейра по первому же его зову! Но эти женщины нового поколения, в ее-то поколении женщины, слава богу, были еще женщинами… Они тогда не считали себя равными мужчинам, они просто считали себя гораздо более хитрыми, чем они. И если бы они тогда обладали правом голоса (женщины ее возраста и она сама), то они бы сделали выбор в пользу наиболее привлекательного кандидата, вместо того чтобы впутываться в политические дискуссии, кончавшиеся всегда вульгарнейшими указами или вето, не понятными нормальному человеку.
– Да, – сказал Жюльен, – так как же назывался этот великолепный фильм? Да, конечно, это мне напоминает «Касабланку»!
– Надеюсь, что вы тоже на нем плакали?.. Но, я уверена, вы мне скажете, что нет… Мужчины стыдятся признаться в том, что они тоже чувствительные натуры, и даже рвутся доказывать, что это не так. Какое отсутствие инстинкта…
– Чем вы хотите, чтобы мы хвастались? – проговорил Жюльен Пейра напряженным голосом, которого она прежде у него не слышала. – Умением страдать? А вы любите мужчин, которые плачутся?
– Я люблю мужчин, которые умеют нравиться, мой дорогой Жюльен! И вы, полагаю, хорошо это умеете, иначе вы бы не вскружили эту бедную головку. Знаете, почему я попросила поставить эту пластинку? Вы, такой чувствительный, вы знаете, зачем?
– Нет, – ответил Жюльен, невольно улыбаясь этому бесконечному потоку очарования, исходившему от Эдмы.
– Так вот, я ее купила, чтобы иметь возможность побывать в ваших объятиях, не сведя вас с ума… Разве это не мило? Разве это не свидетельствует душераздирающее самоуничтожение?..
Она говорила все это, смеясь и глядя на Жюльена своими сверкающими глазами, похожими на птичьи. И, несмотря на морщины, весь ее облик дышал молодостью и буйством желаний.
– Я вам не верю, – сказал Жюльен, подавая ей руку. – Но танцевать вы будете все равно со мной.
Торжествующе гоготнув, Эдма, стуча каблуками, двинулась вправо, и Жюльен, повинуясь ей, тоже сделал шаг вправо, и они, церемонно раскланявшись, устремились навстречу друг другу, сделали левый двойной поворот, который вновь поставил их лицом к лицу, остановились, взглянули друг на друга и расхохотались.
– Теперь вести буду я, – ласково проговорил Жюльен.
И Эдма, послушно закрыв глаза, подчинилась его осторожным движениям.
Эрик холодно взирал на эти дурацкие развлечения, но тут Ольга подняла его и потащила танцевать. Он попытался отделаться от нее почти невежливым отказом, но она положила этому конец, заявив коротко и ясно: «Не будет танцев, не будет картины». Кларисса тем временем попыталась заняться тем, что принято называть «кокетничать» с Симоном Бежаром, но в ответ получила от него извиняющуюся улыбку, улыбку сконфуженную и несчастную, отчего Клариссу пронизала острая жалость. И тут Чарли увлек ее на танец.
– Не то чтобы вы плохо танцевали, – заявила Эдма, высвобождаясь из рук Жюльена (подобно большинству мужчин, не умеющих танцевать по правилам, он прижимал партнершу к сердцу и плечу, тем самым закрывая ей обзор, словно это помогало выдать себя за умелого танцора; поскольку Эдма не видела, куда ставит ноги, то не ощущала, где именно они находятся). – Вы вообще не танцуете! Вы просто прогуливаетесь с женщиной! С женщиной, в которую вы утыкаетесь лицом вместо того, чтобы держать ее в объятиях. Возвращаю вам вашу свободу.
– Моя свобода… ну да… да, это теперь Кларисса, понимаете? Если ее нет рядом, я чувствую себя, как будто мне не хватает воздуха… от ее отсутствия.
– Даже так?
Эдма разрывалась между тщеславной гордостью по поводу того, что Жюльен открылся ей в своих чувствах, и легкой досадой, что не о ней он говорит с такой грустью и с такой горячностью. Высвободившись из рук Жюльена, она схватила Чарли за плечо, помешав ему демонстрировать свои таланты.
– Дорогой Чарли, – проговорила она, – вы, прекрасный танцор, освободите меня от этого нескладехи и его неумелых выходок! Прошу прощения, Кларисса, но ваш воздыхатель отдавил мне ноги до крови…
И она заняла позицию рядом с Чарли, оставив Жюльена и Клариссу лицом к лицу. Она не хотела оборачиваться – конечно, нет, – чтобы посмотреть, как они медленно сближаются друг с другом и так же медленно начинают танцевать, с той скованностью, с тем нарочитым безразличием, которые столь явственно выдают счастливых любовников. Жюльен и Кларисса двигались медленно и осторожно, словно каждый из них держал в объятиях фарфоровую фигурку, и не сводили друг с друга глаз. Ольга не преминула указать на это Эрику, прижимаясь к нему и изображая чувственность.
– Не будьте столь рассеянным, дорогой мой. Смотрите на меня более внимательно, пока вы держите меня в своих объятиях… Взгляните-ка, Жюльен Пейра, как он взволнован тем, что находится рядом с вашей супругой. Ему повезло, что вы не ревнивы…
– Вы поговорили о моей картине? – спросил Эрик после паузы, отведя взгляд от захватывающего зрелища.
– С Жюльеном я еще не разговаривала. Но я собираюсь сделать это завтра утром, возле бассейна: мы будем одни, и я буду меньше краснеть! А ему скажу, что хочу предложить картину Симону!.. Уверяю вас, это сойдет.
– Вы ведь актриса, насколько я знаю?
– Да, но я не уверена, что это знает Жюльен, – произнесла она, как отметил Эрик, с легким раздражением.