Голем и джинн - читать онлайн книгу. Автор: Хелен Уэкер cтр.№ 142

Салех посмотрел на Шальмана и твердо произнес слова.

Металл словно ожил, ослепительно сверкнув. Салех покачнулся и упал, но не выпустил кувшин из рук, хотя и чувствовал, как тот высасывает из него силы. Он только надеялся, что их хватит. Шальман стремительно уменьшился и вдруг исчез. В тот же момент последние силы оставили Салеха, и ему показалось, что он слышит долгий, исполненный тоски и гнева вой: медная темница сомкнулась вокруг своего нового пленника.

Прохладным и ясным сентябрьским утром французский пароход «Галлия», в трюм которого набилось тысяча двести пассажиров третьего класса, вышел из порта Нью-Йорка и направился на Марсель. Там многие пересядут на суда поменьше и разъедутся по портам Европы, и не только: они поплывут в Геную и Лиссабон, в Кейптаун, Каир и Танжер. Цели их путешествий различались так же сильно, как и конечные пункты: кто-то ехал по делам, кто-то — чтобы успеть попрощаться с умирающим родителем, кто-то собирался выбрать себе невесту и вернуться с ней в Новый Свет. Все они нервничали перед грядущим возвращением на родину, предчувствуя изменения, которые найдут в любимых лицах, и боялись увидеть отраженные в родных глазах перемены в самих себе.

Одну из коек в помещении под главной палубой занимал пассажир по имени Ахмад аль-Хадид. Он поднялся на борт всего лишь с одним маленьким саквояжем. С мужчиной ехал мальчик лет семи-восьми. Почему-то сразу делалось ясно, что эти двое — не отец и сын. Возможно, дело было в манере мужчины разговаривать с ребенком — осторожной и робкой, как будто он был не совсем уверен в том, какая роль ему отведена. Мальчик, однако, казался вполне счастливым и при каждой возможности брал мужчину за руку.

Мужчина ни на секунду не расставался со своим саквояжем, не позволял никому даже прикоснуться к нему и держал у себя под койкой. В тех редких случаях, когда он открывал его, чтобы достать чистую сорочку или взглянуть на расписание парохода, можно было мельком увидеть пачку старых обгоревших бумаг и круглое медное брюхо самого обычного кувшина.

Весь рейс судно трепали холодные шторма. Мужчина круглыми сутками сидел под палубой, кутался в одеяло и старался не думать о бесконечной глубине под дном парохода. Мальчик спокойно спал на соседней койке. Днем он тоже сидел рядом с мужчиной и играл с целой коллекцией забавных металлических фигурок — предмет острой зависти всех детей на нижней палубе. Потом он убирал фигурки и вытаскивал маленькую, не очень ясную фотографию пожилой женщины в темном платье, с буйными седыми кудряшками на голове. Это была его бабушка, к которой он ехал и которая прислала фотографию, чтобы он узнал ее в порту.

— У тебя такие же глаза, как у нее, — сказал мужчина, заглянув ему через плечо. — И такие же волосы.

Мальчик улыбнулся ему в ответ, но все-таки продолжал смотреть на карточку с некоторым сомнением. Вытащив из одеял руку, мужчина обнял его за худые плечи.

Только однажды, на пятый день рейса, странный пассажир вышел на палубу. По-прежнему не выпуская из рук саквояжа, он на несколько минут опустился на скамью и оглядел серый, кипящий белыми барашками океан. Пароход сильно качнуло на волне, и соленые брызги осыпали палубное ограждение. Мужчина недовольно поежился и поспешно спустился в трюм.

Судно, доставившее их из Марселя в Бейрут, оказалось меньше и теснее, но зато рейс был короче, а погода теплее. В Бейруте они сошли на берег, и там мужчина увидел, как бабушка мальчика протягивает ему плитку шоколада, а потом опускается на колени и крепко прижимает его к себе худыми руками.

Пришло время расставаться. Мальчик цеплялся за него, и глаза его были полны слезами.

— Прощай, Мэтью, — прошептал Джинн. — Не забывай меня.

Из Бейрута он через горы доехал на поезде до оживленного и шумного Дамаска, а там нанял погонщика с верблюдом, чтобы добраться до зеленой границы Гуты. Погонщик, принявший его за обычного любителя экзотики, пришел в ужас, когда его подопечный потребовал, чтобы его оставили одного всего лишь с маленьким саквояжем на самой границе пустыни. Джинну пришлось удвоить плату и долго убеждать араба, что все будет в порядке. Наконец погонщик ушел, но уже через час передумал и вернулся за странным туристом. К своему удивлению, он не нашел даже его следа. Как будто пустыня проглотила чужеземца.

* * *

В Центральном парке уже падали листья, окрашивая дорожки в цвета ржавчины и золота. Субботним утром в парке было полно народу: семей с детьми и влюбленных пар, твердо решивших взять все, что можно, от последних погожих дней.

Две женщины — одна очень высокая, другая с детской коляской — не спеша шли по огибающей луг дороге, мимо десятка овец, равнодушно жующих траву. Женщины держались друг от друга на некотором расстоянии и до сих пор шли молча, но тут высокая решилась заговорить:

— Как у тебя дела, Анна?

— Нормально, наверное, — ответила молодая мать. — На улице хотя бы стало попрохладнее. И животик у Тоби уже не так болит.

Молчание.

— Я рада это слышать, но я спрашивала, как дела вообще.

— Понимаю, — вздохнула Анна; они еще немного прошли молча. — Вообще трудно. Я стараюсь набрать побольше шитья и стирки, но Тоби требует столько внимания! Ничего, пока что справляюсь. По крайней мере, на панель еще не вышла.

Тон у нее был легким и даже веселым, но Хава без труда почувствовала за ним настоящий страх, даже ужас перед тем, что однажды ей не останется ничего другого, как торговать своим телом.

Она уже знала, что это бессмысленно, но все-таки сказала:

— Анна, если тебе что-нибудь понадобится…

— Да нет, все в порядке, — оборвала ее девушка.

Хава кивнула. До сих пор ни одна попытка помочь Анне успеха не имела.

— Мы пока справляемся. — Голос ее стал мягче. — А ты? Как у тебя дела?

Теперь была очередь Голема молчать.

— Да так же, как у тебя, наверное, — сказала она наконец. — Справляюсь.

— Я слышала, ты все еще работаешь у Радзинов? — спросила Анна, поняв, что больше та ничего не скажет.

— Миссис Радзин и слушать не стала о том, чтобы меня отпустить.

«Иди и оплакивай его, сколько потребуется, — сказала ей хозяйка. — А потом возвращайся. Для тебя здесь всегда найдется место, Хава, милочка. Теперь мы — твоя семья».

Майкла похоронили на Бруклинском кладбище. На этот раз она пренебрегла условностями и пошла на похороны, не побоявшись косых взглядов старых друзей Майкла, ждавших, что она разрыдается и устроит из похорон спектакль. И Шивы она тоже не устраивала, потому что была уверена: Майкл бы этого не хотел. Полиция провела короткое следствие — ее тоже допросили, и это было не слишком приятно, — но, как и в случае с Ирвингом Вассерманом, они скоро положили дело в папку с другими нераскрытыми преступлениями и занялись боле важными делами.

«Это ведь не твоя вина», — сказала ей тогда Анна, но уверенности в ее голосе не было.