Н. Значит, Петька идет, а Чапаев…
О. Стоп! Стоп! Не хочу слушать! И вообще, в моем присутствии прошу сомнительных анекдотов не рассказывать. Чапаев не птица какая-нибудь, а легендарный герой. Он жизнь свою отдал, чтоб мы с вами сегодня жили в хороших условиях. И вообще, я принципиально против таких насмешек над самым святым, что у нас есть. (Помолчав.) Тем более что моего дедушку за анекдот расстреляли.
Н. Извините, я не знала.
О. Это, конечно, был перегиб. Во времена культа личности. Тем более что дедушка пролетарского происхождения. Его, конечно, потом реабилитировали. Бабушке компенсацию дали. Девятьсот рублей. Старыми деньгами. (Помолчав.) Теперь дело другое. Возвращение к ленинским нормам. Теперь за анекдоты не расстреливают. Теперь гуманность, больше трех лет не дают. Доверие нам оказывают. А мы им злоупотребляем.
Н. (поднимаясь). Ну, ладно. Я, пожалуй, пойду.
О. Куда это вы?
Н. Не знаю куда. К Витьке пойду.
О. Как это «к Витьке»?
Н. А в чем дело?
О. Да как это – в чем дело? Что же вы, не понимаете?
Н. Не понимаю.
О. Да как это вы не понимаете? У вас, конечно, представления обо всем очень смелые. Но все-таки надо знать и границы. И потом, в какое же положение вы меня ставите? Я все-таки занимаю заметное место. Инженер-электрик. У меня диплом есть, авторское свидетельство и рекомендация. И я не желаю, я не допущу выставлять себя на посмешище. Я не позволю, чтобы про меня ходили всякие сплетни. Что моя жена гуляет с какими-то алкоголиками. Я не дам мне рога наставлять. Я вам не козел какой-нибудь, и не олень, и не этот… тур кавказский.
Н. (удивленно). Надо же какой старомодный!
О. В этих вопросах – да, старомодный. В технике я признаю все передовое и современное. И в электричестве разбираюсь, и в электронике, и на компьютере работать могу. Но в вопросах сексуальных не желаю знать никаких революций и жене своей налево гулять никогда не позволю.
Н. Хо-хо-хо! Какой отсталый! А еще инженер. Да сейчас, если хотите знать, все гуляют. У меня подружка, Люська, диспетчером на Речном вокзале работает, так она с одним развелась, за другого вышла, живет с обоими, а с третьим в Сочи ездит.
О. Какая гадость!
Н. Гадость не гадость, а Люська довольна.
О. Все равно гадость. Вот родит ваша Люська ребенка и даже знать не будет от кого.
Н. А зачем ей знать? Какая разница от кого? Лишь бы человек вырос хороший. И вообще, Люська – женщина современная, со спиралью ходит.
О. Какой разврат! А вы?
Н. Что я?
О. Вы тоже… гм… гм… современная?
Н. А вам-то какое дело? Что вы ко мне в душу лезете? Какой тоже нашелся. Учитель жизни. Женился фиктивно, чтоб делишки свои обстряпать, так еще в душу с сапогами лезет. Или вы, может, забыли, что женились фиктивно?
О. (опомнившись). Да, действительно. Забыл. Потому, что вы мне своими дурацкими анекдотами голову заморочили. Вы заморочили, а я забыл, что фиктивно.
Н. (примирительно). Хорошо, что вспомнили хоть теперь.
О. Теперь вспомнил. Да. (Взрывается, озаренный новой идеей.) Да, но изменять вы мне собираетесь не фиктивно, а самым натуральным и тщательным образом!
Н. О, господи! Какой-то кусок придурка попался. Ладно, я пойду.
О. К Витьке?
Н. Да какое вам дело – к Витьке, к Петьке, к Митьке.
О. Не могу позволить. (Загораживает дорогу.)
Н. Слушай, Отсебякин. Ты что, из дурдома выскочил! Пусти!
О. Не только не пущу, а вот еще и дверь запираю. Раз, два оборота, ключ в карман. Вот и все.
Н. Надо же. Слушай, Отсобакин…
О. Я не Отсобакин, а Отсебякин. Это все-таки разница.
Н. А мне все равно, хоть Отсобакин, хоть Откошкин. Открой – и все.
О. И не подумаю.
Н. О’кей. Тогда я… тогда я… Слушай, Отфедякин, открой или я из окошка выпрыгну.
О. С шестого этажа? Счастливого полета.
Н. (меняя тон). Слушайте, ну что вы какой чудной, ну, откройте. Мне же пора. Что вы из себя дурака строите? Вы же не дурак. Вы человек образованный, артист, Ленина изображаете. (Срывается.) Открой, тебе говорят, а то я кричать буду. (Кричит.) А-а!
О. (смеется). Голосок есть. Ну-ну, давай еще!
Н. А-а! Насилуют!
О. (смеется). Еще громче. Ну, покричишь. Ну, придет кто-нибудь. Допустим, даже участковый. А я ему брачное свидетельство в зубы. Какое насилие? Смешно даже.
Н. (успокаивается). О’кей. Дайте выпить.
О. С удовольствием. Тут как раз на две рюмки осталось. За что пьем?
Н. Чтоб ты сдох.
О. Некрасиво.
Н. У вас бумага и ручка есть?
О. А зачем?
Н. Заявление писать буду.
О. Не понял. Это какое же заявление? В милицию?
Н. Зачем в милицию? В партком.
О. В партком?
Н. А что? Имею право. Прошу принять меры против мужа моего Отсебякина, который фиктивно женился, чтобы сбежать в Англию и разрушить крепкую советскую семью.
О. Да что вы говорите? Фиктивно женился и крепкая семья. Это же просто чушь.
Н. Вот вы там, в парткоме, и скажите, что чушь.
О. Ну, уж это шантаж. Тщательный шантаж. Хорошо. Я не против. Мне эта Ангола и не нужна. Чего мне там делать? Чтоб мне там голову отрезали? От заграницы отказываюсь и завтра же подаю на развод.
Н. О’кей, я согласна.
О. Ну и хорошо.
Н. Хорошо.
О. И я говорю: хорошо.
Н. И я говорю: хорошо. (Помолчав.) А квартиру как, на две комнаты в коммуналке поделим, или вы как благородный человек полностью уступите брошенной жене?
О. Какая квартира? Это моя квартира!
Н. Нет, Оторвакин, это наша квартира.
О. Надо же, какая наглость! Фиктивно вышла замуж и уже в первый день… Аферистка!
Н. И я же аферистка. Он женился фиктивно, чтобы сбежать, а я аферистка. Да я на тебя не только в партком, я на тебя в органы напишу, я иностранным корреспондентам заявление сделаю.
О. (задыхаясь). На меня… в органы? Иностра…а… а…а…
Н. Вот тебе и а!
О. А… а… (Валится на кровать.)
Н. (оторопев, смотрит на Отсебякина). Эй, вы чего это? Вы опять, что ли, Ленина изображаете? В Мавзолее? Слышишь, Отсебякин, ты это не надо. Не надо меня пугать. Я мертвяков с детства боюсь. А насчет органов, так это ж я пошутила. Ты ж меня запер, а мне чего делать? Меня Витька ждет. А органы эти, да ну их… Я их сама боюсь. Вставай, Отсебякин, не придуривайся. Чего ты так разволновался? Что мне, квартира твоя нужна? Холодильник или телевизор – допустим. Ну, даже если он и цветной, чего я по нему не видела? Хлеборобов Кубани, что ли, не видела? Слышишь, Отсебякин, я тебе серьезно говорю, ты вставай, ты меня не пугай. Ты пошутил, я пошутила, а помирать незачем. Ты еще молодой, хотя и лысый. И тебе надо после себя еще хотя б одного Отсебякина оставить. А насчет Витьки, так что ж… У нас с ним фактически ничего и нет. Он же пьянь пропащая. Уже вообще ничего, кроме бутылки, не видит. Руки дрожат, ноги дрожат, про остальное и говорить нечего. Слышишь, что ли, эй! Молчит. Видать помер. Надо же! Только что был живой, а теперь мертвый. Дурак какой! Сам все затеял, и сам же помер. Где ж у него телефон? (Набирает номер.) «Скорая»? Очень срочно. Как что случилось? Человек помер! Как это вы к мертвым не ездите? Может, его еще откачать можно. И вообще я мертвяков от живых не отличаю. Сердце работает ли? О’кей, я послушаю, держитесь у телефона. Вы слышите? Чего-то вроде чикает. А может, это часы чикают на руке. Откуда я знаю? Я не медик и не часовщик. Сколько лет? Да не старый еще. Лысый, правда, как Ленин, но еще в силе. Гири таскает. Да нет, сейчас не таскает, сейчас лежит. Отчебукин фамилия… то есть этот Отчебякин… Отсебякин точнее. Какой адрес? А откуда я знаю. Знаю только, что в Беляево, а улицу и номер дома не посмотрела. Держитесь у телефона, сейчас я в брачное загляну, там должно быть записано. Где же у него брачное? В кармане, должно быть… (Лезет к Отсебякину в карман.)