Возвращение из Индии - читать онлайн книгу. Автор: Авраам Бен Иегошуа cтр.№ 27

Охваченные паникой, Лазары наняли авторикшу, и мы поспешили в Бодхгаю по проселочной дороге, змеившейся среди зеленеющих полей. Легкий ветерок обвевал наши лица все это время; а над безмолвным горизонтом, огромное индийское солнце цвета желтка все стояло и стояло, упрямо отказываясь заходить.

Примерно через полчаса мы добрались до Бодхгаи, которая оказалась уютным прибежищем для верующих, в Бодхгаю, полную зелени, с пыльной дорогой, ведущей от одного буддистского монастыря к другому. Похоже, что мы были единственными европейцами здесь. Ни туристов, ни пилигримов мы не заметили. Безо всякого труда мы нашли и нужный нам монастырь; вход в него был образован зелеными растениями, обвивавшими большую дверь. Несколько таиландских монахов поджидали нас, поскольку телеграмма, посланная в больницу из Израиля, гарантировала им, что их пациентка — вовсе не аноним и что кто-нибудь обязательно и в самом скором времени явится за ней. Я снова остановился во дворе и заявил, что останусь снаружи с багажом все то время, которое Лазары проведут внутри, но жена Лазара настояла на том, чтобы на этот раз я пошел вместе с ними, поскольку она не может встретиться со своей больной дочерью без врача, который был бы рядом. А потому мы вошли со всем своим багажом, ибо Лазар отказывался расстаться с ним даже в буддистском монастыре, и нас повели бесчисленными коридорами, украшенными статуэтками богов, в сумрачный зал ожидания, заваленный огромными рюкзаками и свернутыми спальными мешками. Две молодые японки, сидевшие возле газовой плиты и пившие чай, поднялись на ноги, стоило нам войти в комнату, и отошли в угол, где и остались, вежливо и почтительно склонив головы. Больная — коротко остриженная блондинка, изнуренная болезнью, лежала, свернувшись, в позе зародыша на спальном мешке, укрытая серой простыней; над ней свисала противомоскитная сетка. Ее кожа была сухой и зеленой, подобно листве; на правой ноге видна была грязная повязка.

Ее родители подошли и опустились рядом с ней на колени; переговариваясь тихими голосами, они касались ее рук, щек, пытались шутить, стараясь при этом не целовать ее. Жена Лазара пробовала вновь пустить в дело свою ослепительную улыбку — обычно это получалось у нее автоматически, но в данных обстоятельствах ее приветственная улыбка выглядела, как непонятная гримаса. Девушка лежала не двигаясь и не произнося ни слова, и в какой-то момент казалась рассерженной на родителей то ли за то, что они появились здесь слишком поздно, то ли за то, что они вообще появились. Я перехватил умоляющие взгляды Лазара и его жены, молча повернувшихся в мою сторону, взгляды, приглашавшие меня, врача, подойти к ним. Что я и сделал — подошел и наклонился над больной. Ее отец представил меня по полной форме, и девушка, повернула ко мне свое бледное зеленое лицо, которое, как я сразу отметил, было чистым и очень симпатичным. Несмотря на то, что я был для нее абсолютно незнакомым человеком, она постаралась улыбнуться мне, чего не дождались от нее родители. И зеленые всполохи в ее глазах напомнили мне другие глаза. Но не глаза ее отца или матери, а ее бабушки, той дамы, которая не так уж давно сидела в гостиной Лазаров, ожидая, по их словам, пока появлюсь я.

Пришло ли время поговорить о любви? Для любовника, не слишком уверенного в своем статусе даже глубокой ночью, это побуждает его, сдерживая удары сердца, красться в темноте, ведомым инстинктом любви, как если бы он означал приближение к новому рабству, заставляющему отмеченного судьбой тащиться к новому року, новой неизбежной судьбе. А потому он уже не в состоянии уснуть и, охваченный ощущением рокового счастья, покидает постель, не в силах поверить до конца в предрешенность и многомерную значимость волнения, уже целиком завладевшего всем его существом, волнения, которое заставляет его пробираться сквозь темные комнаты этого дома, в тщетной попытке понять, что же именно стряслось с ним, вдребезги разбив глубокий сон. Ответ он находит на кухне, возле обеденного стола, и ответ этот — незнакомая маленькая девочка, о существовании которой он до этой секунды не подозревал; девочка, оставленная в его доме то ли кем-то из соседей, то ли служанкой, отвечающей за уборку, и почему-то забытая здесь. Облаченная в школьную форму с простеньким школьным значком, прикрепленным к груди английской булавкой, она сидела, склонившись над книжками в слабом свете луны, просочившимся сквозь оконную решетку, и трудилась над домашними уроками. Глядя на себя со стороны, он не без иронии прошептал: «Нет, это не я, это не со мной, со мной этого не могло случиться, чтобы мною овладела такая любовь, ведь я ничего о ней не знаю». Но, думая так, он продолжал бесшумно продвигаться за спиной этой девочки, которую так возжелало все его существо и которая в эту минуту не замечала его присутствия, продолжая рассматривать старый затрепанный атлас, весь в чернильных пятнах, держа в зубах карандаш со стирательной резинкой на конце. А он уже, затаив дыхание, не мог оторвать полного вожделения взгляда от ее шеи, походившей на стебель, нежный и чистый, но и поражавший в то же время своей зрелостью, вызывавшей еще большее вожделение при виде того, как она плавно уходила в блузку, неотъемлемый элемент школьной формы, которая после долгого школьного дня оставалась опрятной и свежей. И только когда он стиснул кулаки, изо всех сил стараясь не коснуться ее, не повернулась ли она в этот самый момент, чтобы взглянуть на него. Свободным движением она откинула назад свои кудри, отчего ее прекрасное и строгое лицо не обнаружило ни страха, ни удивления перед бесшумным появлением незваного гостя с ножом, пронзившим его сердце.

Но и в этом случае, когда боль разрывала его сердце, он все еще пытался разуверить себя самого. Этого не может быть, это несерьезно, это чертовщина, полуночное сумасшествие, морок, абсурд и легкомыслие, это попросту преступление, более того — безнадежное сумасшествие, обреченное исчезнуть в минуту, когда кто-нибудь появится и уведет ее отсюда. Но маленькая девочка одарила его дружеской, открытой улыбкой, не соответствовавшей ее юному возрасту, как если бы за те несколько секунд, что он стоял за ее спиной, восхищаясь стройностью и красотой ее юной шеи, она выросла и повзрослела, повзрослела и поняла столь многое о его чувствах, что его охватила паника, и он попытался спрятать охватившее внезапно все его существо острое, жгучее, необоримое вожделение. Он наклонился над раскрытым географическим атласом и делано строгим голосом, призванным замаскировать возбуждение, холодно спросил: «Ты еще не закончила? Может быть тебе что-то непонятно? Смотри, как уже поздно. Почему бы тебе не закончить все это на сегодня?» Ее чистое лицо стало, кажется, еще более чистым, и она доверчиво положила маленькую руку на рукав его пижамы, прошептав: «Ш-ш-ш… он здесь…» И в длинном коридоре; соединявшем темные комнаты этого дома, забавные старомодные очки, сверкнув на кончике носа, высветили начало тайны, которую тощий душевнобольной пациент пытался раскрыть среди людей и событий, исчезнувших давным-давно из людской памяти.

* * *

Даже не прикасаясь к ней, на основании того лишь, как она лежала, безвольно свернувшись под серой простыней в углу комнаты, я заключил, что состояние этой молодой женщины с клинической точки зрения было явно неблагополучным и, если пользоваться терминологией профессора Хишина, вполне можно было ожидать проблем, связанных с «безобразным отношением к собственной печени». Я уже отметил про себя, как она с силой охватила свое тело обеими руками и то, как слабыми, но непрерывными движениями потирала себя, расчесывая кожу — классический показатель поражения кожи солями желчи. Но я не обнаруживал своей тревоги перед родителями девушки, стоявшими рядом, стараясь прежде всего не пробудить в них чувства тревоги или паники. Более того, я даже пытался шутить; кроме того, мне было совершенно ясно, что мне не удастся освободить ее от одежды на виду у родителей, равно как и любопытствующих японских туристок, без чего, в свою очередь, невозможно было организовать врачебный осмотр больной, особенно ее сердца и легких. Столь же несомненно мне нужно было провести анализ крови, увидеть уровень глюкозы и билирубина и понять, в каком состоянии находится функция печени. Кроме того — и безотлагательно — я должен был увидеть цвет ее мочи и исследовать ее. Но все, что я мог сделать в эту минуту, это встать возле нее на колени и легко прикоснуться ладонью к ее лбу, чтобы определить температуру, которая показалась мне тревожно высокой, и я подсунул другую свою руку под ее остриженную голову, мысленно (и удивленно) пытаясь понять, от кого она унаследовала этот золотистый цвет. Затем я попытался понять, нет ли каких-либо припухлостей на щитовидной железе или на шее, задавая ей в то же самое время какие-то вполне бессмысленные рутинные вопросы. Я часто поступал так во время осмотра пациентов, чтобы пробудить в них уверенность и приободрить, надеясь в то же время, что, проговорившись, они ненамеренно расскажут о себе что-то важное.