Три дня - читать онлайн книгу. Автор: Бернхард Шлинк cтр.№ 42

— Ну вот! — говорит она. — Что делать теперь?

Он чувствует, что пол под ногами становится горячее. В комнате усиливается духота, в воздухе стоит запах дыма и химии. Ян берет в руку металлическую корзинку для бумаг и с размаху ударяет ею по стеклу, сначала донышком, затем острым углом. Стекло хрустит и разбивается. Он выбивает из рамы застрявшие осколки.

— На полу стало горячо стоять. — Она приподнимает одну ступню, затем другую, смущенно улыбаясь.

Он кивает:

— Надо подвинуть к окну какой-нибудь стол.

Пока они передвигали стол, пол разогрелся настолько, что они вынуждены торопиться. Они переминаются с ноги на ногу, со стороны это выглядит смешно.

Девушка тоже поняла, что скоро жар доберется до стола, на котором они стоят.

— Что мы тогда будем делать?

— Будем прыгать.

Она смотрит на него, стараясь понять, шутит он или нет. Увидев, что он не шутит, она пытается что-то сказать:

— Но ведь…

— Там уже натянуты огромные спасательные полотнища. Вам надо только следить, чтобы не приземлиться вниз головой…

Она высовывается из окна и смотрит вниз.

— Я ничего не вижу.

— Вы и не можете увидеть. Современные спасательные полотнища изготовлены из прозрачного синтетического материала.

Она глядит на него, не верит, начинает плакать:

— Мы умрем! Я знаю, мы умрем!

— Мы полетим. Возьмемся за руки и полетим в утреннее небо.

Но и это не помогло. Она рыдает, ее трясет. Он пытается обнять ее и успокоить, но она отталкивает его: она хочет домой, к маме; она снова вынимает из сумочки телефон, попадает на автоответчик и оставляет маме сообщение, что любит ее. Слушая ее, Ян подумал, не попрощаться ли и ему тоже с женой и детьми, в первый и последний раз позвонив домой. Но этот порыв быстро прошел. Перед самой смертью он не впадет в сентиментальность. Он хочет помочь этой девушке. Как оркестр на «Титанике».

Покрытие пола уже размякло, и ножки стола начали в него погружаться: не все сразу и не на одинаковую глубину. Стол накреняется и стоит косо. Девушка теряет равновесие, вскрикивает, пытается удержаться, но промахивается мимо Яна, мимо перегородки, мимо оконной рамы, ее руки хватают пустоту. Она падает из окна и летит вниз, размахивая руками, дрыгая ногами, кричит. Ян с трудом удерживает равновесие.

Надо прыгать. Стол тоже нагревается, вот-вот станет совсем горячо и стол загорится, по полу уже кое-где пробегают язычки пламени. Ян знает, что не будет махать руками и дрыгать ногами. Но он не хочет напрягать мускулы и стискивать зубы. Он полетит. Он не испугается быстрой, резкой, безболезненной кончины, а насладится полетом. Он всегда мечтал быть свободным, он отбросил все, что его связывало, он жил в лучах свободы, с ее страхами. Все, что он делал, будет правильно, если он сейчас полетит.

Ян прыгнул, раскинув руки.

В девять часов Карин позвонила в колокол. Она не ждала, что соберется много народу. Она даже надеялась, что никто не придет и молитвенное собрание не состоится. Она хотела прочесть стих об истине, [71] которая делает людей свободными, и присовокупить к этому несколько мыслей о жизни по правде и жизни во лжи. Но ее тревожили сны, от которых она несколько раз просыпалась. Ей приснился эмбрион, от которого она избавилась в ранней молодости, снился муж: он сидел на скамейке, с трясущейся головой, и не узнавал ее, снилось что-то связанное с ее прежней паствой, состоявшей словно бы из простых в обслуживании искусственных людей вроде степфордских жен. [72] Эти сны пришли ей как предостережение, чтобы она не допустила лжи, говоря о жизни по правде. Но почему? Она же не собиралась требовать от других, чтобы они жили по правде, и не собиралась осуждать живущих во лжи. Мужу она никогда не рассказывала о своем аборте.

Она сказала бы, если бы он ее спросил. Но он не спрашивал даже тогда, когда выяснилось, что они не могут иметь детей и что виновата в этом она. Иногда ей казалось, что он догадывается; он знал, что в ее прошлом были годы бурной жизни и что она недовольна многим из того, что тогда делала, и не задавал ей вопросов, наверное из любви к ней. Так нужно ли своим признанием обесценивать это молчание, продиктованное любовью?

Карин вошла в большую комнату, открыла двери, впустила свежий воздух и, встав на пороге, устремила взгляд в поливаемый дождем парк. Вдыхая сырой и прохладный воздух, она на миг забыла о своих заботах, о молитвенном собрании и почувствовала себя красивой и сильной. Ощущение силы радовало ее. Она была дисциплинированным, выносливым работником. Когда у других от усталости и волнения отказывали силы, она вносила в работу спокойствие и ясность, уверенно намечала план действий, и результаты ее решений не раз доказывали, что у нее легкая рука. Она хорошо справлялась со своими служебными обязанностями; под ее руководством церковь училась выживать в условиях уменьшения налоговых поступлений и численности паствы, она умела найти правильный тон в публичных выступлениях по вопросам текущей политики, а тех, кто приходил к ней за советом, встречала внимательным взглядом, полным искреннего участия. Иногда у нее возникало подозрение, что она перестала вкладывать в работу душу и сердце, но не утратила любви к своей профессии только потому, что хорошо справляется с теми задачами, которые ставит перед ней эта работа. Неужели это значит, что ей пора отказаться от своей должности? Ей нравилось также сознавать свою женскую красоту. Она была стройная женщина, с большими карими глазами и гладким, моложавым лицом, при котором седина коротко подстриженных волос воспринималась как модная причуда. Даже с сурово нахмуренными бровями она выглядела моложе своего возраста. Когда же она сидела погруженная в задумчивость или мечтательность или когда сосредоточенно слушала игру на скрипке или на рояле, выражение ее лучистых глаз, хотя и недетское, казалось, несло в себе отблеск нездешнего мира. Муж достаточно часто ей это говорил, так что она это знала, хотя и не могла наблюдать сама в зеркале. Иногда она этим сознательно пользовалась.

Она поставила широким кругом пять стульев. Если соберется меньше пяти человек, так будет не слишком пусто, если больше, то можно будет добавить еще несколько. С лестницы послышались шаги. Муж поприветствовал ее поцелуем, безмолвно сел на один из стульев и прикрыл глаза. Андреас юмористически наблюдал за этой сценкой, но тоже ничего не сказал, а усевшись, тоже закрыл глаза. Йорг не присоединился к их кругу, а устроился в сторонке у стены, оперся локтями на колени и опустил глаза в пол. Его сын и Дорле также не сели на составленные в кружок стулья, а принесли себе по стулу и расположились во втором ряду, выжидательно глядя на Карин. Ульрих и его жена заняли свободные стулья.