Вначале был звук - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Макаревич cтр.№ 19

Что это было? Не знаю.

Мы переезжаем в новый дом. И уже так скоро, что от старого дома это невозможно скрыть, С домом истерика. За две недели сломалось все, что могло сломаться. Горят выключатели, лопаются трубы. Ночью хлопают двери, кто-то вздыхает, падают картинки со стен. Дом не хочет нас отпускать. Я ощущаю это физически. Я мучаюсь так же, как он, и не могу его утешить.

Все знают, что бывает, если за рулем машины вдруг начать рассказывать приятелю, что скоро собираешься ее менять. Если не знаете, попробуйте. Впрочем, пробовать как раз категорически не советую: или что-нибудь тут же выйдет из строя, или во что-нибудь въедете. И случаи такие числом своим сильно спорят с теорией вероятности. Я не мистик, вы уж мне поверьте.

А как обижаются гитары, когда в их компании появляется новая, и ты, что естественно, уделяешь ей больше внимания! Треснувшая дека — самый банальный вариант. Одна моя гитара в этой ситуации натурально попыталась совершить самоубийство — бросилась плашмя на пол на глазах у всех. Ее спасли, склеили, но она все равно осталась инвалидом на всю жизнь.

У меня в ящике стола лежит продолговатая жестяная коробочка. На крышке — сюжет басни Крылова «Ворона и лисица». Картинка давно облупилась, но силуэты еще можно прочесть. Крышка продавлена, закрывается плохо. Эту коробочку я купил в отделе школьно-письменных принадлежностей магазина «Детский мир» в тысяча девятьсот шестьдесят девятом году, когда пошел на подготовительные курсы рисунка в Московский архитектурный институт. Я носил в ней остро отточенные карандаши, лезвие и ластик — она еще замечательно гремела. С ней я поступил в институт, с ней его окончил. Уже много лет она лежит в ящике стола без дела. Я не могу ее выбросить — она меня очень любит. Дом наполняется предметами, с практической точки зрения не имеющими никакого смысла. Один мой товарищ считает, что все это — якоря, мешающие плыть дальше. Наверно, если безжалостно отсекать все, что связывает тебя с твоим прошлым и начинать каждый день с чистого листа. «Стирай свое прошлое!» — учил Кастанеду дон Хуан. Я не могу. За что ж его так?

Просто в мире не может быть односторонних связей. Это противоречит и физике, и гармонии, и элементарной логике. Если Солнце посылает свет на Землю, то Земля возвращает отраженный свет Солнцу. Любовь рождает любовь. И делить в этой ситуации предметы на одушевленные и неодушевленные по меньшей мере самонадеянно. Что мы знаем о душах вообще и о душах вещей в частности? Что мы вообще об этом знаем? И если ты видишь свое отражение в зеркале, почему ты отказываешь ему в праве видеть тебя? И если ты скучаешь по старой потерянной трубке, по вещице, пропитанной твоей любовью — как же она может не тосковать по тебе?

И я иногда чувствую, что в этих двусторонних связях спрятано что-то очень близкое к тому, что мы бы назвали смыслом жизни — во всяком случае, к организации связей всего сущего: природы, вещей, людей. Просто наше несовершенство не позволяет нам увидеть происходящее с противоположной стороны. Мы как полупроводники — только слева направо. А увидь мы всю картину целиком — мы бы поразились ее простоте. И гармонии. И поняли бы, как важно эту гармонию хранить и не разрушать. И еще мне кажется, что в последнюю секунду жизни каждому из нас эту картину обязательно покажут.

Как двоечнику — ответ в конце задачника.

У человечества не получается. У человечества в целом. Поэтому бесконечные споры о преимуществах социалистической системы над капиталистической или, скажем, наоборот, не имеют никакого смысла. Вообще у человечества не получается.

Социалистически ориентированная часть человечества надувает щеки, врет себе и другим, под видом братской помощи подминает под себя маленьких соседей, отстает во всем, кроме производства танков, ворует сама у себя, погружается в застой, система трещит по швам, лопается.

Капиталистическая часть лучезарно улыбается, перепроизводит все, что можно перепроизвести, под видом экспорта демократии подминает под себя маленьких соседей, успешно соревнуется с социалистами в производстве танков, надувает банковские мыльные пузыри — кризис, большая беда.

Маленькие соседи изо всех сил крутятся меж теми и другими, юлят, заигрывают и скандалят, что в конечном счете абсолютно бессмысленно: все равно покроют, не те так эти.

Если кто заметил — это картинка из недавнего прошлого, когда мы еще были оплотом социализма. Ну и что изменилось?

Как ни странно, при этом существует масса аспектов, в которых человечество совершенно едино. Все мы дружно уничтожаем все живое вокруг себя, вырубаем леса, убиваем землю, отравляем воздух и воду. Мы нарушаем законы и придумываем новые, чтобы окончательно опустошить моря и океаны — с лесами уже почти покончили. Наша медицина, называющаяся почему-то традиционной, безнадежно проигрывает соревнование с мутирующими бактериями и вирусами и при этом травит нас химией.

Сегодня модно не любить американцев. Весь мир не любит американцев! Скажите, а кто кого любит? Грузины армян? Или армяне айзербаджан-цев? Или французы немцев? Или украинцы русских? Мы сами себя-то любить никак не научимся, и истерические крики «Россия, вперед!» пока не сильно помогают. Мы застроили и заселили Москву так, что она вот-вот встанет, задохнется, раздавит сама себя как кит, выброшенный на мель. А что — в Нью-Йорке или Париже по-другому? Ну, чуть-чуть. Мы сегодня, они завтра.

А представьте себе, что какой-нибудь чудо-Ломоносов открыл и несет в подарок человечеству новый вид сверхэнергии, или волшебное лекарство от всех болезней сразу. Ну-ка угадайте — донесет или грохнут его по дороге продавцы нефти и таблеток?

При всем при этом все мы любим своих детей и ближних, кошек и собак, не хотим воевать и болеть, читаем хорошие книжки, иногда совершаем прекрасные поступки, помогаем друг другу и вообще мечтаем жить долго и счастливо и умереть в один день.

Не получается.

И знаете, на кого одна надежда? На Всевышнего. Да и он нам ничего хорошего не обещал. В этой жизни.

А я и не знал, что есть в Италии такое озеро — Комо. Пока меня не позвал туда мой приятель. Комо находится на севере Италии, совсем рядом за перевалом — Швейцария, Сент-Мориц. Дорога перетекала из одного городка в другой, справа зеленела вода, слева тянулись невысокие горы, покрытые пиниями. Каждый объект в отдельности не поражал воображения — ну, горы, ну сосны, ну черепичные крыши и колокольни — видали. Но соединяясь в единую картину, все это давало ощущение какой-то удивительной соразмерности человеку, гармонии и покоя. Такие вещи не всегда поддаются анализу разума — тут работает что-то другое.