— Скажите, — спросил Исана, опустив глаза, — ведь никаких побочных явлений, никакого вредного воздействия оно не окажет?
— Да уж сколько ни предупреждай, что в больших дозах антибиотики принимать нельзя, каждый, кто занимается самолечением, все равно принимает их больше, чем положено. Вот и вы решили, будто очень уж сложно сходить в клинику, раз у вас дома больной ребенок, хотя выписать рецепт — минутное дело. Не понимаю, чего вы стыдитесь?
Хотя и по ошибке, но все устраивалось самым лучшим образом; Исана молча ждал, пока ему выдадут лекарство. Он понимал, что, стой он вот так, без слов, не только аптекарше, заподозрившей у него неприличную болезнь, но и всем посторонним будет казаться «застенчивым типом», «человеком, осознающим свой позор». Когда он в конце концов получил лекарства и снова сел на велосипед, то невольно уже по-другому глядел на людей, делавших покупки на торговой улице, и обычных прохожих. Нет, я не случайный приезжий здесь, на привокзальной торговой улице; все видят во мне хозяина странного дома под горой. Теперь я должен обращать внимание на всех, кто меня окружает, — обратился он к душам платанов, задыхавшихся в клубах выхлопных газов. Как только появились подростки — абсолютно чужие люди, заставившие Исана иметь с ними дело, — для него сразу же стало реальностью и существование других посторонних людей, живущих в городе вроде совсем не так, как эти парни. Другими словами, вместо того существования, которое они вели с Дзином в убежище, разорвав все связи с людьми, он стал жить под чужими пристальными взглядами, на виду у окружающих. Они подступают к нему и требуют определить, с кем он, к какому лагерю примкнет. Разум его бьет тревогу, но не беда, ведь он под защитой могучих Китовых деревьев. С этими мыслями он крутил педали велосипеда, и ему казалось, будто тело его возносится ввысь. Чем дольше крутил он педали, тем зримее, реальней становилось Китовое дерево, реальнейшей реальностью, овладевая всем его мозгом, пуская корни в его теле, проникая к нему в кровь. Сознание Исана утопало в купающейся в желтых лучах листве. Он крутил и крутил педали, взрастив в своих мыслях и плоти Китовое дерево, сам превратившись в него. Спускаясь по склону, он не слез с велосипеда, а лишь все время притормаживал. Но когда он, не замедлив хода, повернул и понесся еще быстрее, переднее колесо вдруг соскользнуло с обочины. Все еще сидя в седле, он взлетел вместе с велосипедом в воздух, потом, инстинктивно собравшись, как спортсмен, рухнул вниз. Его выбросило на грядки, где увяла уже никем не собранная китайская капуста. Он безостановочно катился вниз, не в силах совладать со своим телом, — так бывает, когда тебя подхватит набегающая на берег волна, — со страхом думая, что вот-вот взорвется боль где-нибудь в мышцах или костях. Не удержавшись на капустных грядках, Исана врезался плечом и головой в земляную насыпь и, перемахни он через нее, несомненно вывихнул бы себе ключицу или свернул шею. Но тут, собрав все силы, он преодолел инерцию и, вжавшись в насыпь, остановился, чуть ли не вверх ногами...
Если бы он сразу вскочил на ноги, то, конечно, не удержал бы равновесия и тотчас бы снова упал. Некоторое время он лежал неподвижно, как пловец, отдавшийся волне. Беспокоило только, что из носа течет кровь. Он разбил его о руль, когда взлетел в воздух вместе с велосипедом. Земля же, на которую он упал — и трава, и листья, и сама почва, именно их он целыми днями разглядывал в свой бинокль, — не причинила ему никакого вреда. Возможно, ему покровительствовали души деревьев и души китов. Исана выплюнул сгусток крови, которая затекала в горло, вытер окровавленные губы рукавом джемпера и прижал его ненадолго к носу и губам. Лежа на спине, он увидел колышущиеся круг, крест и глаз, нарисованные на стене убежища. Глаз ли? — издевался он над своим рисунком, и слова были горше крови, заливавшей рот. Этим он старался успокоить свое тело — внутренности, кости, мышцы, потрясенные страшным падением. Потеряв способность к ориентации, он не мог понять, откуда к нему с криками сбегаются, вприпрыжку, как кузнечики, какие-то люди. Потом он узнал знакомых юнцов; громко смеясь, они нагло пялились на Исана. Конечно, смеющиеся подростки и не думали ожечь Исана своим смехом. Смех не был для них и средством снять охватившее их напряжение. Он напоминал скорее нетерпеливый лай собак, ожидающих, когда можно будет полакомиться попавшим в капкан зверем. Испытывая жгучий стыд, вконец растерянный, Исана встал. Покачнувшись, он услыхал новый взрыв хохота; смеявшиеся мальчишки не собирались даже расступиться и дать ему дорогу.
— Смотрите-ка, встал! Пошел! — завопил кто-то. Как человек, стоящий на доске, наклонно уходящей в воду, Исана, повинуясь инстинкту равновесия, покачивался то вправо, то влево. Медленно, шаг за шагом он приближался к убежищу, время от времени падал, и тогда сознание его фиксировало выкрики гогочущих подростков: смотрите-ка, а он все еще идет! Их смех и крики словно сжались в ком злобы, подкативший к горлу. И злоба эта росла и росла с каждым шагом, вызывавшим хохот мальчишек; так на празднике толпа глумится над чучелом черта. Превозмогая боль, хромая, он добрел наконец до убежища.
Схватив стоявшую у стены косу, он, размахивая ею, бросился на орущих подростков. Если бы они всерьез пошли в контратаку, то жалкий, размахивающий косой Исана, к тому же еще вынужденный то и дело вытирать рукавом нос, был бы вскоре повержен наземь. Но для мальчишек его отчаянное нападение стало новой игрой, и они отбегали ровно на столько, чтобы коса не могла их достать. Злоба, вдруг вспыхнувшая в Исана, так же неожиданно угасла и сменилась опустошенностью.
Отбросив косу и вытирая рукавом кровь, он открыл входную дверь — за ней, как будто наготове, стояли Инаго и низкорослый мальчишка. Исана чуть не столкнулся с ними.
— Ха-ха-ха. Вы и вправду весельчак! Ха-ха-ха... — гримасничая, смеялась Инаго.
Стоявший рядом с ней мальчишка — на лоснящемся темном лице его, будто вымазанном сажей, выступали капельки пота — тоже смотрел на Исана как на диковинного зверя. Подрагивая заострившимся подбородком, он еле слышно засмеялся:
— Ха-ха-ха, ну и комик же вы! Когда нам приходит в голову над кем-нибудь посмеяться, мы придумываем всякие штуки, но вас никому не переплюнуть. Ха-ха-ха.
— Такаки здесь? — спросил Исана, почувствовав боль в плече.
— Только что был. В щель наблюдал. Но после ваших номеров он, чтобы не расхохотаться, решил поговорить с вами попозже. Вылез на крышу и спрыгнул на косогор за домом. Ха-ха-ха, нет, вы и вправду комик!
— Возьми, это антибиотик, доза и все прочее указано на пакетике. А как принимать снотворное, ты небось и сама знаешь.
— Спасибо, — с трудом выдавила из себя Инаго и снова сморщилась, — ха-ха-ха.
Мальчишка, стоявший рядом с ней, тоже смеялся. Глаза Исана привыкли к полумраку, царившему в доме, и он увидел, что свою правую руку мальчишка поддерживал левой. Она была обмотана тряпкой и дурно пахла. Джинсы висели на нем мешком, и кое-где проглядывало тело — темное, покрытое гусиной кожей. Исана посмотрел на его вспотевшее лицо, всклокоченные волосы паренька стояли торчком, у него явно был сильный жар. Придерживая раненую руку, он, выпучив и без того круглые глаза, верещал жалобным голоском: хи-хи-хи.