Апрельская ведьма - читать онлайн книгу. Автор: Майгулль Аксельссон cтр.№ 58

Звали его Пребен. Он поразил нас тем, что пришел к нам в палату совсем один, без обычной для Ределиуса свиты из сиделок и санитарок, и тем, что держался как гость. Он ходил от кровати Элсегерд к Агнетиной, потом к моей и со всеми здоровался за руку. Но, подойдя к Марииной кровати, он явно смутился — где же четвертый ребенок?

Девочки тут же организовали оборону: Элсегерд, приковыляв к нему, несколько раз присела в книксене, в расплывчатых выражениях прося простить Марию, Агнета включила свой шарм и, сияя глазами, рассказывала, что Тигровая Мария просто испугалась и залезла под кровать.

— Она боится дохтога? — с характерной невнятностью выговорил Пребен.

— Нет, — ответила Агнета. — Она боится датчан...

Пребен явно удивился, но быстро нашелся и, встав на коленки, заглянул под кровать.

— Эй, привет! — осторожно произнес он.

Тигровая Мария заревела, закрыв уши ладонями.

— Почему ты боишься датчан? — продолжал Пребен.

Тигровая Мария заревела еще громче, Элсегерд в испуге захромала к двери и заперла ее.

Пребен изумился еще больше:

— Зачем запираешь?

Элсегерд растерялась, и тут Агнета, склонив голову набок, улыбнулась самой очаровательной из своих улыбок.

— Она заперла дверь, чтобы заведующая и сестры не слышали, как Мария кричит...

— Ах вот оно что, — сказал Пребен и уселся на полу в позе портного. — А не будешь ли ты так любезна объяснить мне, почему Мария боится датчан.

— Вальдемар Аттердаг, — сказала Агнета.

— Кристиан Тиран, — сказала Элсегерд.

Пребен рассмеялся квохчущим смехом, поднялся, отряхивая белый халат, и уселся на край Марииной кровати.

— Вальдемар Аттердаг, — сказал он. — А вы знаете, что значит это имя?

Это мы все знали, даже Тигровая Мария. Но ответила Элсегерд, медленно усаживаясь на край собственной кровати:

— Вальдемар Снова День.

— Вот, — сказал Пребен. — Вот именно. И это имя он получил за то, что освободил Данию от ночного мрака...

Мы сразу узнали эту интонацию. Так говорили тети по радио, когда рассказывали сказки.

Он оказался в известной мере даже лучшим педагогом, чем Элсегерд. Целых полчаса он сидел на краешке Марииной кровати и рассказывал нам, как Вальдемар Аттердаг, сочетая хитрость с военной силой, защищал Данию, оказавшуюся в тисках между шведским королем Магнусом и голштинцами. В палате стало совсем тихо, и спустя некоторое время я увидела ладошку Тигровой Марии, спокойно лежащую на полу. Она больше не зажимала уши, а слушала так же внимательно, как и мы все. А когда несколько дней спустя Пребен явился в нашу палату для очередного ординаторского осмотра — на сей раз в сопровождении всей Ределиусовой свиты, — Мария осталась лежать в кровати и только вытянулась в струнку, как в свое время велела старшая сиделка. Он с улыбкой остановился у ее кровати.

— Привет, — сказал он. — Ты знаешь, кто я?

Мария, потупив глаза, виновато улыбнулась:

— Ты — датчанин...

Старшая сиделка уже набрала в грудь воздуха и устроила бы Тигровой Марии немедленный разнос, если бы Пребен не остановил ее жестом.

— Ну а ты знаешь, как меня зовут?

— Мм-мм, — сказала Мария. — Тебя зовут Вольдемар Аттердаг...

Мария была права. Пребен стал нашим Вальдемаром Аттердагом. Он принес нам свет, он первый дал нам понять, что так, как есть, вовсе не должно быть. Благодаря его хлопотам Элсегерд получила возможность посещать занятия по профориентации, Агнете назначили лечебную гимнастику для начавших атрофироваться ножных мышц, а Тигровой Марии выдали новое воскресное платье. Это было необходимо. Годами Тигровая Мария ходила в застиранных чужих платьицах и заношенных блузках. А теперь на воскресной утренней молитве она появлялась, сияя, словно маленькая коренастая невеста, посреди центрального прохода часовни, облаченная в темно-синий штапель, украшенный воротником с самой настоящей машинной вышивкой. Но лучший из даров достался все же мне. Я получила направление к логопеду в больницу Каролинского института.

Было мне тогда тринадцать лет, и жила я в Стокгольме, сколько себя помнила, однако самого города не видела никогда. Когда других детей возили на экскурсии — а случалось сие не реже раза в год, — таким, как я и Тигровая Мария, ездить с ними не дозволялось. Зачем? Мы все равно ничего не поймем из того, что увидим.

А теперь мне предстояло ехать в Каролинскую больницу. Одной. На такси.

Этого я никогда не забуду. Одна из санитарок нарядила меня в Агнетино платье, которое та носила в семь лет, снесла меня вниз с лестницы и усадила на заднее сиденье. Мы подъехали к красному кирпичному зданию, и шофер отнес меня к логопеду. Звали логопеда фру Нильссон, это была элегантная маленькая женщина в туфельках на каблуках и в блузке с отложным воротником. Губы ее поблескивали вишневой помадой, а ногти — лаком точно такого же оттенка, безупречная стрижка, волосок к волоску. Но больше всего меня очаровала ее необычная улыбка: вместо того чтобы растягивать уголки рта в стороны, она сжимала губы в маленький кружочек, так что по обе стороны образовывалось по три черточки. Они были похожи на усики, а сама она — на веселую мышку из комикса.

Но очень скоро я узнала, что это мышка непростая. Это был замаскированный лев, чей рык загонял на мои губы одно непроизносимое слово за другим. Говорить надо чисто, не хрипеть и не стонать! Впрочем, когда Ределиус вернулся из Америки и в очередной раз решил сэкономить деньги налогоплательщиков, с ним она повела себя куда строже, чем со мной. Сначала негромко зарычала, а потом рявкнула так, что тот дрогнул и уступил. Мне позволили по-прежнему ездить в Каролинскую больницу раз в неделю на логопедические занятия. Возможно, на это как-то повлиял тот факт, что фру Нильссон была женой одного из ведущих Каролинских нейрохирургов: как все деспоты, Ределиус был в душе трусливым псом и, почуяв власть и силу, превосходящую его собственную, сразу повалился на спину и подставил горло.

Времена Ределиуса миновали. В Америку он уезжал королем, а вернулся жалким низложенным диктатором. Его заместитель словно проделал дыру в каменной стене, окружавшей наше заведение, и через эту дыру к нам проник и свет, и воздух, и новые мысли. Хотя, возможно, дыра явилась заслугой не только Пребена. К нам пробивались и снаружи. Какой-то радиожурналист, ласковым голосом рассказав о нашей повседневности, заставил всю нацию усомниться в дотоле очевидном: что будто нам нужна только жесточайшая дисциплина и богослужения. Самые отважные родители посмели задаться совсем уж еретическими вопросами: действительно ли всем без исключения детям с двигательными нарушениями доступно лишь плетение корзин и переплетное дело? И нужно ли вообще отдавать детей в наше заведение только ради возможности получать школьное образование? Не будет ли и дешевле и разумней выстроить пандусы для колясок в обычных школах, а детям позволить жить с родителями? А министр социального обслуживания, сидя в своем отделанном орехом кабинете, чесал подбородок и рассуждал вслух: теперь, когда общество достаточно развито, не пора ли ему уделить от щедрот своих убогим пасынкам — детям с нарушением развития?