Дочки-матери. Наука любви и ненависти - читать онлайн книгу. Автор: Катерина Шпиллер cтр.№ 36

Прохожу я через этот прекрасный райский двор, приближаюсь к подъезду. Мои руки сами тянутся к сумочке (очень милая и мягкая рыжая сумочка, у меня такой никогда и не было). В ней я обнаруживаю связку ключей от подъезда и квартиры. Захожу в дом с тревожным ожиданием… А подъезд внутри тоже чистый и красивый, весь в цветах! И там тоже звучит та же музыка — только громче. Да-да, это Чайковский, «Танец феи Драже». В подъезде пахнет… карамелью и неизвестными мне душистыми цветами. Лифт красивый, чистый, с зеркалами, в которых я вижу своё отражение: я молода, у меня почему-то длинные распущенные волосы, на мне вечернее платье. Я очень красива! Выхожу на нашем-вашем этаже, открываю входную дверь…

Ой, чуть не забыла важное! Время дня — вечер с ярким, совершенно южным, совсем израильским закатом. Небо — оранжевое с голубым. Свет воздуха (да-да, именно так — свет воздуха!) чуточку кремовый, приглушённый, тёплый. Это важно. Потому что это всё — моя любимая цветовая гамма, тот цвет, который рождает в моей душе покой и гармонию.

И вот я вхожу в нашу-вашу дверь. По всей квартире тоже разлит этот необыкновенный тёплый свет, который меня делает спокойной, мягкой, доброй. Я вхожу расслабленная, без малейшего напряжения! Всё в доме так, как я это помню: наша довольно захламлённая прихожая, напротив входа — небольшая тесноватая кухонька. Налево — гостиная, она же — твой кабинет. И я сразу иду туда… А там — ты. Сидишь в своём любимом кресле, укутав ноги вечным пледом в ромашках. На коленях у тебя, конечно же, какая-то книга. Чехов, наверное (тут я улыбаюсь). Ты… Тебе не больше сорока пяти лет, ты такая, какая осталась на очень удачных фото для очередной книги… Твои глаза большие, ясные, а губы сложены в добрую улыбку. Ты смотришь на меня с нежностью. Меня это немного удивляет, но совсем чуть-чуть. Я присаживаюсь напротив тебя, и мы глядим друг на друга…А музыка всё звучит! Нежно и ласкающе. Ну, Чайковский и не может звучать иначе, правда?

А по квартире, ма, бегают все наши коты и кошки, представляешь? Даже те, которые умерли давным-давно. Они такие живые, активные, пушистые и ласковые — тут же подбегают ко мне и трутся о мои ноги. Я наклоняюсь к ним, и они привстают на задние лапки, чтобы ткнуться мокрыми носами мне в лицо. У меня в горле комок, я так счастлива, что вижу их всех, что ты рядом — такая молодая и добрая. Но я всё ещё не понимаю, что происходит. И вдруг меня пронзает мысль — такая ясная, чёткая и делающая меня счастливой. У меня перехватывает дыхание, и я, почти задыхаясь, спрашиваю у тебя, не веря своей догадке:

— Мама! Это — Бог?

Ты с улыбкой киваешь.

— Он это сделал? Я догадалась… И что же теперь? Как?

— А теперь, доченька, — отвечаешь ты таким тёплым и нежным голосом, что слёзы уже невозможно сдержать, они катятся из моих глаз огромными каплями, реками, струями водопада, — мы будем учиться жить заново. С учётом всех тех глупостей, которые натворили. Мне есть, что исправить, я же всё поняла. Дура я была, доча, дура последняя. Но теперь всё будет по-другому, всё будет очень хорошо! — и ты протягиваешь мне руку. Я вскакиваю, бросаюсь к тебе, хватаю тебя за руку и прижимаю твою голову к своему плечу. Я чувствую твой запах… Тот самый запах, от которого в детстве у меня начинала кружиться голова — от счастья, неги и покоя, что охватывали меня в твоих объятиях. Нечасто ты меня радовала этим, прямо скажем, нечасто. А потому всякий раз я боялась спугнуть твои руки, боялась, что сейчас всё кончится, ты перестанешь прижимать меня к себе, уйдёшь, и мне снова станет холодно и страшно. И вот во сне я снова почувствовала твой запах, и все детские воспоминания в ощущениях разом нахлынули на меня, и пришла такая нежность! Я обнимала твою голову, целовала затылок и плакала. Заново так заново! Я готова, я хочу. Вот в этом волшебном доме кремово-закатного цвета, под прекрасную музыку, среди котов, в нашем доме и с тобой. Я вдыхаю твой запах и говорю:

— Мама, мама… Я же всегда всё делала для тебя, старалась понравиться именно тебе, ужасно старалась, чтобы ты мной гордилась и хвалила меня. С самого детства, ма! Любое моё достижение я посвящала тебе, несла его тебе, делилась им с тобой. Правда, чувствовала, что тебе это всё было совсем не нужно, что ты настолько разочарована во мне с самого начала моей жизни, что я никогда не смогу убедить тебя в том, что достойна твоей любви. Но я всё равно старалась, мама…

Я любила петь и разучивала песенки под собственный аккомпанемент на пианино, помнишь? А помнишь, как я звала тебя, чтобы ты послушала моё пение — я так хотела погордиться перед тобой тем, что подобрала сложную мелодию и вполне хорошо исполняю песню… Но ты не приходила послушать, ни разу! «Пусть папа послушает», — сухо отвечала ты. Тебе было не интересно.

Помнишь, как я сочинила романс на слова классика, как звала тебя, как хотела увидеть твоё удивлённое восхищение! Но вместо себя ты прислала папу. Ты так ни разу и не слышала это моё сочинение.

Я разучивала непростые танцы, сама придумывала сложные движения и мечтала показать тебе, как я умею танцевать, чтобы ты непременно знала: я умею задирать ногу до уха, как настоящая балерина! Ты этого так и не узнала, потому что ни разу не пришла посмотреть на моё представление.

И даже когда выросла, я продолжала всякий раз думать только и исключительно о твоей оценке моих побед. Стоило мне чего-то добиться в работе, как я неслась к тебе, бросая именно к твоим ногам свои трофеи. И даже мои влюблённости… Я ведь хотела тебе показать, что я, оказывается, достойна любви очень даже замечательных парней, чтобы ты гордилась мною… Идиотизм, да? Но зато правда.

К моему несчастью, ты не ценила никаких моих побед и достижений. Более того, была к ним удивительно равнодушна. Тебе было не интересно! Наверно потому, что ты была равнодушна ко мне самой, и я тебя раздражала. В любом случае, такое моё поведение выглядело смешно, глупо, бездарно и не было нужно никому, прежде всего — тебе.

Но знаешь, что интересно? Как только я избавилась от этого наваждения и перестала посвящать свою жизнь любимой маме, ты тут же встала на дыбы. Как только я посмела начать жить, не обращая внимания на твои реакции и твоё отношение, ты моментально взялась за оружие, дабы силой вернуть своё господство. А зачем, ма? Неужели тебе не хватало других слуг в твоей жизни?

Такой вот длинный монолог получился в моём сне. Я произносила слова, которые давно мечтала сказать в реальности, но говорила их спокойно, без сердца, не чувствуя гнева и обиды, просто перечисляла то, о чём часто думала раньше и что заставляло меня когда-то страдать. Ты вздыхала в моих объятьях, иногда вздрагивала и, в конце концов, всхлипнув, сказала:

— Я была идиоткой, доченька! Прости меня, мы теперь всё исправим, всё изменим. Я знала, что ты любишь меня и всё делаешь как будто для меня, знала! И принимала это, как должное, как погоду и природу, не дорожила этим и не ценила. Я вообще всё оценивала не так, неправильно: чёрное видела белым, большое — маленьким и так во всём. Всю мою жизнь… Но мы всё исправим, я теперь знаю, как нужно! А ты ведь мне поможешь, правда?

— Конечно, мама, — растроганно всхлипнула я, ещё сильнее прижимая к себе твою голову. Не думалось почему-то ни об отце, ни о мужьях моих, ни о дочери. Показалось таким мудрым, правильным и справедливым, что мы вот здесь, сейчас начнём учиться жить заново, снова выстроим все события, которые уже давно прожиты, всё исправим и… И что дальше? Что дальше? Дальше что?