Освещенные аквариумы - читать онлайн книгу. Автор: Софи Бассиньяк cтр.№ 40

Понемногу она включилась в отпускную жизнь. Долгими часами каталась на велосипеде по солончакам, балдея от одиночества. Играла с детьми в ямках, заполненных нагретой водой, в отлив бродила по ставшему живым песку. Привыкла к шуму, стала ходить ровнее, наслаждалась пьянящим ароматом сосен, наполнявшим сад виллы «Свежий воздух». Ей удалось спокойно говорить о себе во время ужина в знаменитой блинной на диком пляже, на который собралось с десяток приглашенных. «Я очень люблю свою работу. Мне повезло, я живу в одном из самых красивых кварталов Парижа», — сказала она. Вытянувшись на песке многолюдного пляжа, она смотрела на плывущие над головой облака и повторяла как заклинание: «Все движется».

В один из вечеров, когда Жан-Поль ушел гулять с детьми, сестры, усевшись в саду — под босыми ногами ковер из сосновых игл, над головой — звездное небо, — попытались поговорить по душам. Клер упомянула таинственного Ишиду, намекнув на его неблаговидные занятия, но Анна, со штопором в руках и бутылкой сомюра, зажатой между колен, в лунном свете похожая на простоволосую мужиковатую служанку-колдунью, предпочла сменить тему. Она ни в коем случае не хотела вновь пережить «драму Жан-Батиста», пусть и в отретушированном виде. Клер, сама того не подозревая, на протяжении долгих месяцев вносила сумятицу в их жизнь, отбрасывая на нее тень неуверенности и любовной горячки. Анна страшно злилась на свою беспокойную, дурно воспитанную и непредсказуемую сестру, которая посмела смутить их праздничное существование, на миг вообразив, что от любви можно умереть. Сестры, сколько себя помнили, ссорились всегда. Анна упрекала Клер в ее дурацкой аскетичности, отсутствии амбиций и тумане, напускаемом на свое парижское житье-бытье. Она попыталась было поведать ей о своем любовнике, с которым познакомилась в магазине. Тогда Клер спросила, помнит ли она, что святая Анна приходится матерью Деве Марии. После этого с интимными откровениями было покончено.

Сидя в темном саду, они все-таки немного посмеялись, вспоминая прошлое и своих родителей. Анна не боялась воспоминаний. Она просто складировала их, честно и бесхитростно, низводя до ранга забавных историй, случившихся вчера, — не больше и не меньше. Казалось, она и не подозревает о том, как опасно бывает помнить. Клер восхищало умение сестры выволакивать, порой рисуясь, на свет божий любые воспоминания. Спать они пошли, прилично наклюкавшись. Ночью у Клер дважды звонил телефон. Номер звонившего не определился, и звонков Клер не слышала.

Зарядили дожди. На вилле «Свежий воздух» запахло церковью. От карточной колоды веяло плесенью. Клер подбили сыграть в викторину, в которой надо было собрать как можно больше разноцветных ломтей «камамбера», отвечая на вопросы типа: «Какую часть тела потирают эскимосы, выражая любовь?» или «Какой французский автор переведен на наибольшее число иностранных языков?» Жан-Поль удивился более чем скромным результатам Клер: «Ты вроде так много читаешь…» На что Клер ответила, что никогда не ставила своей целью запоминать прочитанное, ибо ей на это глубоко наплевать. Компания дружно предавалась скуке с мастерством, отточенным не за одно лето. На чердаке, в кладовке над детской и в кухонном шкафу Клер отыскала кучу кукольных нарядов — Люси хватит на несколько сезонов. Когда они с сестрой пошли по магазинам, Клер потихоньку отделалась от Анны, которая вгоняла ее в краску стыда, неистово торгуясь из-за каждой грошовой кастрюльки, и вдруг неожиданно увидела книжку — одну из тех, что она обожала в детстве. Томик валялся на дне отсыревшей картонной коробки, на какой-то серой и до слез печальной улочке. Она пролистала страницы и нашла картинку, в былые времена сводившую ее с ума. Там была изображена собака на Луне, которой снится сон, что ее друзья-животные и героиня, белокурая девочка, превратились в рыб. Здесь и отыскала ее сестра — застывшую посреди улицы с раскрытой книжкой в руках. Бледность Клер испугала Анну, и она предложила побыстрее вернуться домой.

Однажды вечером — только что закончился дождь — Клер вышла в мокрый и напоенный ароматами сад. Домашние играли в белот. Ей было грустно. В саду напротив с деревьев свисали цветные лампочки — накануне там праздновали день рождения. Мимо проехала парочка на велосипедах, словно два фантастических зверя, рыскающих по дороге. Клер теперь все время мерзла, с утра и до вечера. Ей не терпелось назад, к себе. И все же что-то удерживало ее в доме сестры. Она не сомневалась, что перед ее приездом Анна провела с детьми воспитательную работу: «Ведите себя хорошо с тетей Клер. Она устала, и ей нужно отдохнуть». Даже Жан-Поль ее не задевал. В конце концов, не могла же она просто так взять и уехать только потому, что зарядили дожди. Она уже поднялась, намереваясь вернуться под крышу, когда открылась калитка, пропуская Дитриха.

— Вовремя ты, я уже чуть насквозь не промокла, — сказала она без малейших признаков удивления. — Постой минутку, схожу за курткой.

Они пошли по насыпи. Она испытывала к нему бесконечную благодарность за то, что он приехал, не дожидаясь, что она его вызовет. Он шагал рядом с ней, не вынимая рук из карманов, улыбаясь смотрел на небо и дышал полной грудью, как все новички. Им навстречу попадались семейства, гулявшие в окружении собак, с мороженым в руках, — старики с кожей, сморщенной за десятилетия жизни под солнцем, и молодежь. И те и другие выглядели прекрасными, как полубоги. Они сели на скамью лицом к морю. Горизонт расстилался перед ними чернильным пятном, напоминая Клер черные дыры ее кошмарных сновидений.

Она взглянула на профиль Дитриха, который пожирал глазами море и небо и пил этот миг. Внезапно на нее накатила уверенность в том, что она любит этого человека. Она опустила голову ему на плечо, словно сложила оружие к ногам врага. Почувствовала его дыхание, холод его уха, влагу его густых волос, промокших под дождем, и остатки аромата туалетной воды, которой он, судя по всему, пользовался утром, когда стоял перед зеркалом и решал, следует ли ему сесть в машину и двинуть к морю.

— Я вчера видел Монику. Сказал ей, что ты здесь. Она обрадовалась.

— «Я не дам смерти власти над моими мыслями» [27] , — продекламировала Клер, не отводя взора от моря. Голова ее по-прежнему покоилась на плече Дитриха. — Это сказал один немецкий писатель. Это очень красивая и очень тонкая мысль, которую я всецело одобряю и которую пытаюсь применить на практике. Человек, который сказал это, исповедовал абсолютную веру в самодисциплину, потому что его окружало слишком много искушений.

— Ты на него похожа.

— Немножко.

— Ты не в ладах с реальностью. Иногда мне даже кажется, что ты немножко того, — сказал он и засмеялся.

— Успокойся, я не сумасшедшая. Просто мне плевать на многие вещи. Например, мне плевать на то, что делают другие люди. Меня больше интересует, что они говорят. И то не всегда.

— Именно так я и думал, — сказал Дитрих, выпрямляя скрещенные ноги. Пусть болтает что хочет, ничто на свете не собьет его с благостного настроения.

Они немного помолчали. Она прижалась к Дитриху, который накрыл ее полой своей куртки. Сердце ее любовника билось быстро, выдавая фальшь безмятежной улыбки. Клер, напротив, ощущала огромный покой. Она обладала даром, свойственным всем неукротимым мечтателям, переступать через факты, как дети перешагивают через лужу — легко, непринужденно, без усилий. На протяжении последних нескольких дней в ее душе шевелились предвестники новой истории, далекой и от Японии и от Италии, словно огни портового города, вспыхнувшие в тумане после долгого перехода. Она обнаружила, что каждый день отпуска уводил ее все дальше от японского сценария, — так духи постепенно выдыхаются даже в закрытом флаконе. Время действовало на нее лишь в той степени, в какой сохраняли жизненную силу созданные ею образы. Часто они исчезали раньше, чем реальные персонажи, стоявшие за ними. Были и такие, что вообще не имели границ, и она знала, что будет верна им до смерти. К их числу относился, например, Жан-Батист — застывший и неподверженный обесцениванию, как золотой эталон. Она понятия не имела, что сталось с Ишидой и Росетти — еще двумя творениями ее личной галереи, в которой подлинники и подделки соседствовали на равных. Пока же — исключительный случай — действительность пришла в согласие с ее желаниями, и глупо было этим не воспользоваться.