— Реальность — это проклятье, — сказал он.
В последние дни только Май понимала, что он хочет сказать, а под конец даже она перестала его понимать.
Май он сказал:
— В тебе мое единственное утешение.
Юхан приехал в Гётеборг в первой половине дня. Дождь лил как из ведра. Он дошел до гостиницы в надежде, что Май все еще у себя в номере. Он знал, что Май предстоит выступать после обеда — она говорила, в половине третьего, а значит, утром она будет готовиться к докладу. Он подошел к гостинице мокрый до последней нитки. Вода текла с носа, глаз, бровей, он мог слизывать капли дождя с губ, капало с плаща, со штанин и сумки, в ботинках хлюпало, белая рубашка и нижнее белье прилипли к телу. Он позвонил Май из телефонной будки возле гостиницы, и телефонистка на коммутаторе соединила его с нужным номером. Май сразу взяла трубку.
Она была рада его звонку. Ты откуда — с работы? Как тебе без меня спалось? Она не давала ему ответить, все говорила и говорила, рассказывала, что волнуется перед докладом, боится, что не взяла самое важное.
В конце концов Май дала Юхану возможность вставить слово, и тогда он спросил, чем она занята.
— Ну конечно, сижу и пишу, — ответила она. — Чем же еще?
— Это понятно, — перебил он. — А чем ты занималась в тот момент, когда я позвонил, Май? Я хочу представить тебя перед собой.
Она тихонько засмеялась:
— В тот момент, когда ты позвонил, или прямо перед этим я пошла в ванную расчесать волосы.
— Сто раз?
— Нет, только несколько. Никак не могла решить, собрать их в пучок или распустить после обеда.
— Распусти.
— Ты думаешь?
— Да.
Как же прекрасно, думал Юхан, стоять вот так вот, совсем рядом, пока дождь барабанит по крыше телефонной будки, среди потоков воды, крепко прижавшись к мокрой телефонной трубке, прижавшись к голосу Май, к ее отображению в зеркале; он представлял себе, что ее блестящие длинные волосы освещают темную комнату, всю гостиницу, весь Гетеборг.
— А что на тебе надето? — спросил он.
— Полосатая ночная рубашка, очки.
— Ты что, еще не одевалась?
— Да нет, оделась, позавтракала, потом снова поднялась в номер и переоделась в ночную рубашку. Я люблю надевать ночную рубашку, когда работаю, она нигде не жмет, и в ней не жарко.
— Смотри не замерзни в одной ночнушке, — сказал Юхан. — У тебя закрыто окно? А то простудишься.
Он обвел взглядом гостиницу, все окна и за одним из них увидел Май.
— Нет, — ответила она, почти удивленно. — Окно раскрыто. На улице солнце. Здесь уже все по-весеннему. Только легкий ветерок в волосах. А как там в Осло?
— Дождь идет, — ответил Юхан.
— Как всегда, — сказала Май.
На мгновение они замолчали.
— Так на чем ты остановилась? — спросил наконец Юхан.
— Ты про что?
— Про волосы. Распустишь их или соберешь в пучок?
— Наверно, распущу. — Она помолчала, а потом тихо прибавила: — А может, соберу в пучок, пока что не знаю.
— Я люблю тебя, — сказал Юхан.
— Я тебя тоже, — ответила она. — А теперь мне пора, пойду писать доклад.
Май вздохнула.
— И как у тебя это получается? — вдруг воскликнула Май. — Каждый день писать статьи! По-моему, это чертовски сложно.
— По-моему, тоже, — ответил Юхан, засмеявшись. — Держись! У тебя все получится! А вечером отдохнешь.
Они попрощались.
Юхан пробыл в Гётеборге весь день. Он следил за ней. Стоя за деревом, ждал, пока она наконец не вышла из гостиницы. Время приблизилось к двум, а дождь все не прекращался. Под ярко-красным дождевым плащом на ней были голубой свитер, узкая голубая юбка и зеленые резиновые сапоги. В одной руке она держала пакет, где, по всей вероятности, лежала сменная обувь, а напечатанный на машинке доклад был в сумке, которую она несла в другой. Кроме того, она крепко сжимала большой желтый зонт, который ветер едва не вырывал у нее из рук. Светлые волосы были распущены.
Проследовав за ней до здания, где проходила конференция, Юхан увидел, как она исчезла в потоке людей. Он решил дождаться, пока она закончит доклад, и спрятался за деревом. Он прождал несколько часов. Наверняка чешут языки с коллегами, подумал он, возможно, там еще несколько докладов. Ведь не одна Май должна выступать. Под конец она вышла из здания вместе с двумя женщинами. Они шли бок о бок, как подруги, и громко смеялись, оттого что ветер чуть не сдувал их с тротуара. В руках у женщин были большие желтые зонты, такие же, как у Май, и Юхана вдруг осенило, что эти зонты подарили им организаторы конференции, потому что на всех них была черная надпись: «Скандинавская конференция педиатров. 1985».
Вечером Май ужинала с коллегами в гостиничном ресторане. Она не видела Юхана, хотя тот стоял в дверях и осматривал ресторан до тех пор, пока не нашел ее столик. Она его не видела. Ей бы и в голову не пришло, что он следит за ней, что он вообще оказался в Гётеборге, что он приехал. Май разговаривала с теми же женщинами, которые днем возвращались вместе с ней с конференции. Все говорило о том, что настроение у нее превосходное.
Если чья-то жена, уехав на конференцию, перевирает обстоятельства, то, судя по всему, здесь замешана любовная интрига. Эта женщина влюбилась в другого. Но если на конференцию едет жена Юхана, которая перевирает обстоятельства, то с другим мужчиной это никак не связано. Это связано с погодой. Жена Юхана говорит ему, что на улице светит солнце, что она сидит за столом и пишет доклад, в комнате открыто окно и весенний ветерок играет в волосах.
Юхан так и не смог объяснить себе, почему она солгала. Ведь это случилось не потому, что она оберегала себя, Юхана или их брак. Если и так, то от чего их надо было оберегать?
Юхану пришло в голову, что эта ложь о погоде — всего лишь преддверие более крупной, более опасной лжи. В тот момент, когда Май сказала ему, что на улице светит солнце, она сидит за столом и пишет доклад у раскрытого окна, чтобы почувствовать, как весенний ветерок шевелит волосы, а в действительности шел проливной дождь, он подумал: «Она влюбилась в другого! Она мне изменяет!»
Но потом он понял, что между погодой в Гётеборге и возможным наличием мужчины в жизни Май нет никакой логической связи. Видимо, когда светит солнце, женщины не более вероломны, чем во время дождя.
Юхан так и не нашел объяснения этой мелкой лжи. Ни правда (что льет дождь), ни ложь (что светит солнце) никого не задевали за живое, никому не приносили вреда и вообще не имели отношения к делу.
Но факт остается фактом: Май лжет.
Вся остальная ложь, на которую Юхан стал обращать внимание, была того же качества — если вообще можно говорить о качестве лжи, — как и ложь о погоде. Она была ничего не значащей. Вполне может быть, что Юхан и не замечал бы ее, если бы не случай в Гётеборге.