— Правда? — удивляется Молли.
На улице темно, ночи тянутся долго. Настенные часы в гостиной пробили три раза. Лаура велит Молли спать, но не разрешает прижиматься к руке. Говорит, ей так больно. Лаура поет Молли песню:
Крошка-крошка, не шуметь,
На лугу сидит медведь.
Но я ножницы возьму,
И медведя я убью.
Выстирав голубое платье, Роза вешает его на белую перекладину в сушильном шкафу, в комнате для стирки. С платья капает вода. В доме у матери Молли никакой комнаты для стирки нет. Такая комната есть только у Розы. Там Роза стирает носки, рубашки и брюки Исака, которые потом развешивает на белых перекладинах в сушильном шкафу. Иногда среди одежды Исака висит и голубое платье.
В комнату для стирки заходить нельзя. Открывать дверцу сушилки тоже нельзя. Еще нельзя забираться в сушилку после того, как окунешься в холодную морскую воду. Иначе можно умереть. Дверь, к примеру, может захлопнуться намертво. Однако как же чудесно, как тепло бывает, когда заберешься под влажные брюки Исака, затаишься там и греешься, а рядом сидит Лаура. Эрика же заходит в комнату для стирки лишь для того, чтобы ополоснуть в холодной воде свой купальник. В сушилку она не залезает. Для этого она уже слишком взрослая.
На двери сушилки Исак повесил записку: «Детям строго воспрещается пользоваться сушилкой после купания. Нарушитель будет безжалостно наказан!» Жирные буквы выведены красными чернилами, а внизу нарисован медведь с двумя развесистыми рогами на лбу.
Надпись на бумажке прочитала для Молли Лаура. Она говорит, что на рисунке вовсе не медведь, а дьявол.
Стоя возле раковины, Эрика полощет купальник. Она делает круглые глаза. Обычно ей не хочется играть с Лаурой и Молли. Иногда, занимаясь домашними делами или уезжая на материк, Роза просит одну из старших сестер приглядеть за Молли и дает ей за это пять крон. У Эрики вечно нет на это времени. Ей нужно встречаться с Марион или Рагнаром, или срочно бежать в магазин за мороженым, или что-нибудь еще. Вообще-то у Лауры тоже времени нет, но ей нужны деньги.
Молли рассматривает картинку и говорит, что это не дьявол, нет. Хотя она так говорит, не зная, как выглядит дьявол.
— Это медведь, — говорит Молли.
— Это дьявол, — говорит Лаура.
— Медведь, — говорит Молли.
— У медведей не бывает на голове рогов, — говорит Лаура, указывая на рога.
— Это не рога, это зубы, — говорит Молли.
— Ты что, не знаешь, что на лбу зубы не растут?
— Растут! — возражает Молли.
— У медведей — нет. Я сроду не видала медведя с зубами на лбу.
— А я видела! — злится Молли.
Схватив Лауру за руку, Эрика велит ей прекратить. Лаура отвечает, что это она присматривает за Молли, а не Эрика, поэтому пусть оставит ее в покое и не мешает заниматься воспитанием.
Эрика пожимает плечами.
Лаура еще раз показывает на рисунок и говорит Молли:
— Это дьявол с рогами.
— Это зубы! Зубы! — кричит Молли.
Усевшись на пол, она принимается бить кулачками по шкафу.
Эрика выжимает купальник и выходит.
— Я знаю папу получше, чем ты. Уж мне-то известно, что он может нарисовать, — говорит Лаура. Она тычет указательным пальцем в рисунок Исака: — И это никакой не медведь.
— Плевать мне на тебя и на то, что ты говоришь! — кричит Молли и начинает плакать: — Плевать мне на тебя. Это медведь, у всех медведей на лбу рога!
Целая вереница солнечных дней. Теплый воздух. Теплая вода в море, теплая трава. В голубом платье почти жарко. Лучше всего раздеться почти догола. Остаться только в трусах и майке. Или в купальнике. У Молли скоро день рождения. Ей исполнится пять лет. Она хочет, чтобы ей подарили купальник.
Молли знает, что некоторые умеют плавать и в то же время не умеют. Розе и Исаку объяснить это сложно. Они говорят, что плавать либо умеешь, либо нет, что-нибудь одно. Еще они говорят, что когда тебе четыре года и пятьдесят одна неделя и ты не уверен, что умеешь плавать, то тебе ни при каких обстоятельствах нельзя заходить в море. Исак поднимает ее вверх и кружит.
— Ты должна меня слушаться! А то так и останешься у меня на руках и твои ноги никогда не коснутся пола.
Исак называет ее синим цветком. На цветок она не похожа — это все из-за ее голубого платья.
В животе щекотно, голова кружится, Молли громко смеется, а Исак кружит ее еще быстрее.
Молли знает: Исак не понимает, о чем она говорит. Он почти никогда не понимает ее. Он — великан, а она — синий цветок. Самое важное ведь в том, что она знает, что умеет плавать! И в то же время не умеет. Поэтому Молли плавает, только когда никто не видит. Она идет на берег. Сняв с себя платье, она аккуратно складывает его и кладет на камень. Потом ложится в воду, на усыпанное камешками дно, и подставляет тельце волнам.
Лето 1979 года. Впервые с 1874-го лето выдалось настолько жарким. Так написано в газете. На дворе июль. Молли умеет считать до десяти. Она умеет считать до десяти, но в то же время и не умеет. В комнате Молли висит календарь с фотографиями котят. Каждый вечер она зачеркивает в календаре один день. День прошел и никогда больше не вернется — разве что на небесах, где все повторяется заново, — и Молли ставит сверху цифры большой красный крестик. Про небеса — это Исак рассказал.
Благодаря крестику на календаре точно знаешь, что время идет. А еще можно убедиться в этом, если сесть перед настенными часами в гостиной и следить за тем, как двигается часовая стрелка. Двигается она раз в минуту.
Когда старшие дети купаются, Молли стоит на берегу и кричит: «Эй! Эй! Эй!» Эрика, Лаура, Рагнар, Марион и все остальные плещутся, играют, веселятся и машут ей руками.
Если кто-нибудь из детей исчезает под водой (а такое порой случается — накатывает волна и накрывает ребенка), то Молли протягивает руки к небу и так громко кричит: «Эй! Эй! Эй!», что ребенок появляется вновь, живой и невредимый.
Через четыре недели, которые бегут вместе со временем, мать Молли выстирает голубое платье и повесит его на веревку перед окном спальни на третьем этаже их квартиры. У матери Молли нет комнаты для стирки и сушилки тоже нет. Молли живет вместе с мамой в квартире в Осло. Она не живет на Хаммарсё.
Лаура рассказала ей, что когда-то давно, когда Молли была совсем крошкой, она сидела в коляске, которая стояла перед дверьми дома Исака на Хаммарсё. Она так кричала, что Розе с Исаком пришлось-таки открыть дверь и впустить ее. Мать Молли говорит по телефону, что все было по-другому.
— Тебе на Хаммарсё так же рады, как и твоим единокровным сестрам, — говорит мать. — В следующий раз, когда Лаура скажет такое, передай ей, чтобы не болтала попусту.