Пловец - читать онлайн книгу. Автор: Ираклий Квирикадзе cтр.№ 7

Взошло солнце, осветило воду, она стала прозрачной. Отец плыл медленно. Видно было, что он очень устал. Подул сильный ветер. Море стало тихо бормотать. То тут, то там образовывались гребни большой высоты. Их пенящиеся вершины надвигались на пловца. Стало трудно грести лодку.

На катере все тревожно сбились в кучу. Морская болезнь овладела божественным лицом и телом Лалы. Ее безостановочно мутило, с трудом передвигаясь по палубе, она шла к корме и там изливала из себя зеленую мутную жижу.

Свинцовые тучи нависли над разбушевавшимся морем. Засверкали молнии, сильные раскаты грома сотрясали воздух, сливаясь с шумом прибоя. На воде стоял сплошной грохот. Волны швыряли лодку как щепку, ежеминутно угрожая ее опрокинуть.

Отец то исчезал в глубоких провалах волн, то появлялся на гребнях. Каким-то сверхусилием нервов и мышц он продолжал движение. Оставалось еще километров шесть-семь. Но сопровождение пловца становилось невозможным. Волны стали заливать лодку, гребцы надели спасательные пояса. Ветер относил лодку и пловца в открытое море. «Надо прекратить заплыв», – сказал Исидор Буадзе. Тбилисский судья-регистратор настаивал на этом. Хрусталев-Серазини молчал. Он, вглядываясь в горизонт, где виден был Поти, передал рупор Исидору: «Приказывайте». Исидор прокричал отцу о прекращении заплыва. Тот вроде и не услышал. Продолжал плыть.

Исидор крикнул гребцам, чтобы они остановили отца и силой втащили его в лодку. Воспользовавшись моментом, кто-то схватил отца, но он вырвался. Его опять схватили, но, намазанный жиром, он выскользнул из рук гребцов.

С лодки крикнули: «Он говорит, что видит Поти и не может прекратить заплыв».

На палубе молчали.

Отец не сдавался. Но продвижение вперед было равно нулю. Огромные волны опрокидывались на отца, он стал надолго исчезать под водой.

Хрусталев-Серазини взял из рук Исидора рупор и отчеканил гребцам приказ: «Бейте по голове веслом и тут же втаскивайте в лодку».

Может, это и было самым верным решением в создавшемся положении, но смотреть, как началась охота за сбегающим от лодки отцом, без слез я не мог. Наконец его настигли, ударили веслом. Потерявшего сознание подхватили на руки и втащили в лодку. «Плывите к берегу».

Я видел, как отец лежал с закрытыми глазами. Двое свободных от весел гребцов держали его на случай, если он придет в себя и попытается выпрыгнуть за борт.

Вот он открыл глаза, но не шелохнулся. Потом он повернул голову и посмотрел в сторону Поти.

На пустынном пляже поселка Григолети, в шести километрах от финиша, лодка с трудом прибилась к берегу.

Катер, ныряя носом в волны, шел к потийскому порту, где среди гор марганцевой руды трепыхался по ветру красный транспарант: «Привет участникам заплыва Батуми – Поти».

Отец проплыл пятьдесят четыре километра за 30 часов 12 минут. Это был своеобразный рекорд республики. Но во всех справочниках, в таблицах результатов плавания на дальние расстояния в СССР, указано, что отец сошел с дистанции, не доплыв шести километров до финиша. В некоторых из справочников сказано, что заплыв был прерван ввиду сложнейших метеорологических условий, что пловец проявил колоссальную выносливость, настойчивость, мужество, что он потерял в весе за время заплыва семь килограммов.

Но отец потерял не только семь килограммов веса – из его сердца что-то исчезло. Что-то потерялось, и на месте исчезнувшего, потерянного образовалась зияющая пустота.

Отец не пошел на свадьбу Хрусталева-Серазини. Не вышел провожать его на вокзал, когда поезд увозил счастливых новобрачных в свадебное путешествие в Москву, в Ленинград, а потом в родной город Хрусталева-Серазини, Хвалынск, на Волге.

Я был на вокзале, Лала была похожа на принцессу из сказки Андерсена, принц усадил ее в международный спальный вагон, обитый вишневого цвета бархатом. Из окон вагона принцесса махнула ручкой и навсегда исчезла. Исчезла из города Батуми, из моей жизни, из жизни Антона Антадзе и многих вздыхателей по ее красоте.

Вскоре мы с отцом переехали в Тбилиси. Поселились у родственников в Музейном переулке. Отец начал работать в Институте физкультуры на кафедре (она имела отношение к плаванию), стал писать диссертацию. Он превратился в книжного червя, перерыл тысячи книг в Публичной библиотеке в поисках любого, хотя бы случайного упоминания древних авторов о грузинских мореплавателях. Начиная с Геродота, который пишет, что грузины – колхи, как он их называет, – умели хорошо держаться на воде и в морских битвах не раз побеждали (я никогда не слышал о морских битвах Грузии, но Геродоту виднее).

Отец составил длинный перечень авторов, писавших когда-либо, в какой-то связи и по какому-либо поводу о грузинах в водах морей и океанов. Цитаты из Плутарха, Плиния Старшего, «Правдивых историй» Лукиана, рассказов некоего Отара, записанных с его слов византийским купцом в год от Рождества Христова 773-й, главы книги Томаса Герберта «Путешествие в Азию», строки из Голдсмита, Эдмунда Бэрка, Гоббса, перса Ахат Азина и других почтенных путешественников, исследователей и картографов.

Кто-то сказал отцу: «Брось ты это дело! Подними голову и посмотри, что творится вокруг! Кому нужны твои древние водоплавающие грузины? На Земле такое творится! Видишь вон того человека в соломенной шляпе, он работает приемщиком в пункте сдачи стеклотары. На пустых бутылках он сделал миллион…»

Была середина пятидесятых, в эти годы дух коммерции, как злой джинн, выпущенный из бутылки, стал пожирать души некоторых молодых и не очень молодых людей в республике. Эти люди становились ловкими охотниками за деньгами, ловко хитрили, ловко обманывали, ловко торговали всем, чем можно торговать: лакированными туфлями, вошедшими в те годы в моду нейлоновыми плащами-болония, мешками с цементом, мрамором для могильных плит, вином, разбавленным водой, фальшивыми больничными листами, подлинными драгоценными камнями, должностями сторожей, директоров… Торговали всем этим открыто, как цыгане торгуют на улице цветными воздушными шарами: «Подходи покупай».

Образ жирного человека, только что вставшего из-за сытого стола, объевшегося, гордо выпятившего свой живот на всеобщее обозрение, стал неким символом. Ему подражали, отращивали животы.

Это было время, когда суровая женщина по имени «правда» оставила многих, повернулась к ним спиной в презрении и негодовании. Жизнь без правды превратилась в национальное бедствие. В начале семидесятых годов эта женщина вернулась.

Эти слова я пишу сегодня, сидя перед окном, за которым светит солнце и льет дождь. «Солнце плачет», – говорят про такое в природе, это значит, что будут дни теплые, сухие, безветренные.

А в моих воспоминания идет отец с зонтом, как истинный батумец, он не стесняется ходить с зонтом, у тбилиссцев считается немужественным, если мужчина держит зонт. Отец вышел из Музейного переулка, перешел улицу, поднялся по мраморным лестницам Публичной библиотеки имени Карла Маркса, оглянулся, помахал мне рукой.