Свое счастье - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Грекова cтр.№ 49

Вот уже вошел в зал Фабрицкий-отец, оживленно беседуя со спутниками; свой неизменный «дипломат» он небрежно положил на сиденье соседнего кресла и через него перебросил комплимент знакомой даме. Гоша позавидовал железной выдержке отца. Что греха таить — он и вообще отцу завидовал, его легкой, сияющей популярности, его способности в любых условиях не терять юмора.

Минутная стрелка показала тринадцать тридцать. Все уже сидели на своих местах, даже две стенографистки за боковым столиком. Гоша встал, взял указку и еще раз, стараясь не глядеть на квантор общности, зашевелил губами, произнося первые слова своего доклада. Увы, он все непоправимо забыл… Надо было записать. Понадеялся на память…

Совет все не начинался — у зеленого стола не было никого, одни пустые стулья. Их череда была угрожающей, как чьи-то испорченные зубы… Зал бормотал, сперва потихоньку, потом все громче. Убеленные сединами старцы выражали возмущение по поводу современных порядков. «А вот у нас в академии, — сказал один другому, — любое мероприятие, вплоть до праздничного концерта, начиналось секунда в секунду. Опоздание на пять секунд считалось уже чрезвычайным происшествием!» Другой согласно закивал.

Зал бурлил, возмущаясь. На Анну Кирилловну было жалко смотреть. Гоша от нее отвернулся. «В настоящее время актуально стоит вопрос…» — попытался он вспомнить первую фразу доклада и ужаснулся: разве можно «актуально стоять»? Какая-то ерунда! Может быть, не «стоит», а «обстоит»? Еще глупее! Разве можно «актуально обстоять»? Окончательно запутавшись в родном языке, Гоша прикинул: а что, если начать прямо с дела: «Обозначим R вектор состояния системы…» Еще хуже. Надо начать с названия диссертации. Как она там называется? «Некоторые игровые подходы к решению задачи оптимального управления в условиях случайных возмущений»? Нет, не то. Последний вариант названия был не такой. Но какой?

На зеленом сукне стола лежали два переплетенных экземпляра диссертации. Гоша заглянул в один из них и с ужасом прочел на заглавном листе: «Математическое моделирование развития злокачественных новообразований». Боже мой! Ничего подобного он никогда не писал! На Гошу нашло обалдение. Прошло около минуты, пока он понял, что сегодня ожидается две защиты и он по ошибке заглянул в чужую работу…

Без десяти два по ковровому проходу между рядами кресел быстро прошагал ученый секретарь совета, взошел на кафедру и сказал в микрофон:

— Товарищи, от имени председателя совета академика Брунова приношу вам извинения. В адрес совета неожиданно поступил документ, касающийся одного из соискателей. Мы приняли решение рассмотреть этот документ на специальном экстренном заседании совета. Процедура предположительно не займет более получаса. Председатель совета просит принять участие в нашем экстренном заседании обоих официальных оппонентов по диссертации Фабрицкого, а также его научного руководителя, профессора Дятлова.

— Дятлову-у! — раздалось в зале.

— Прошу прощения, профессора Дятлову. Мне поручено проводить этих лиц в кабинет директора, где идет заседание совета.

Два оппонента — старый и молодой — поднялись с мест и направились к двери. Старый был недоволен и поглядывал на часы, молодой — явно и приятно заинтригован. Анна Кирилловна тоже двинулась к двери, с трудом поправляя грубо замятый подол. О ужас, сзади у нее были видны «все три этажа», как выразилась Даная Ярцева…

Публика зашевелилась, вставая и хлопая откидными сиденьями. Бормотание и гул заполнили зал и выплеснулись в кулуары, на красные нарядные ковры…

Гоша Фабрицкий, зеленый, как недозрелый огурец, закаменел невдалеке от стола заседаний. В голове у него стучала внезапно воскресшая, но теперь уже, видимо, ненужная первая фраза доклада.

— Здравствуйте, Гоша, — сказал приятный носовой голос, и рядом возник Ган. Элегантный костюм, темно-синий в узенькую полоску, элегантные молочно-белые волосы над покатым лбом, толстые очки, за ними — темные, теплые глаза. — Не буду спрашивать, как вы сейчас себя чувствуете. Отлично вас понимаю. Когда-то перед защитой своей собственной кандидатской я чувствовал нечто похожее. Давайте сядем, я вам это все расскажу.

Сели.

— Видите ли, Гоша, — начал Борис Михайлович, — было это давно, в незапамятные времена, до вашего рождения, я ведь старый человек и успел в своей жизни навидаться многого. Меняются времена, меняются моды и точки зрения. В то время главной задачей любой научной работы считалось утверждение приоритета русской науки.

— Почему? — без особого интереса спросил Гоша.

— Вот видите, вы, молодые, даже и слов-то таких не слыхали: «приоритет русской науки». Вы знаете, что некоторые открытия действительно сделаны русскими учеными, но не все. Кое-что сделали и иностранцы. Тогда признавать это не полагалось. А я в своей диссертации имел нахальство сослаться на какие-то иностранные источники. Я это сделал не по какой-нибудь особой смелости, а просто по легкомыслию, а мой руководитель и оппоненты недосмотрели. На защите выступил с разносной речью один профессиональный «разносчик», привыкший маскировать научное бессилие якобы политической бдительностью. Его специальностью было улавливать конъюнктуру и громить тех, кто совершал против нее прегрешения. Его речь была своего рода шедевром. Он обвинял меня не просто в «низкопоклонстве», а еще пуще: в «раболепии перед низкопоклонством». В его освещении моя работа была жалким отголоском пресловутых потуг заокеанских прихвостней капитала на создание лженауки «кибернетики», которую протаскивает в своих псевдотрудах матерый идеалист, прихлебатель буржуазии Норберт Винер. Все эти нагромождения уничижительных эпитетов я хорошо запомнил, память тогда была хорошая, не то что теперь.

— И чем это кончилось? — с проблеском интереса спросил Гоша.

— Меня провалили. Но через несколько лет я с успехом защитил ту же самую диссертацию, но под другим названием — на этом настоял мой руководитель, считавший себя повинным в первой моей неудаче. Он настоял, чтобы в название было включено то самое слово «кибернетика», за скрытую приверженность к которой меня в свое время заклевали. Я бы охотно обошелся без этого слова, но мода есть мода, и длится она до сих пор. Люди с упоением ухватились за термин: именно «кибернетика» и больше никак. Научные работы от этого лучше не стали. Так вот, пока шла моя вторичная защита, пока оппоненты и представители организаций меня восхваляли за новизну и оригинальность идей, в зале на одном из передних мест сидел тот самый мой старый знакомый, который тогда, в первый раз, меня разгромил. Я все ждал, что он выступит. Но нет, он не выступил, он вообще не сказал ни слова, но все время, пока шла защита, он одобрительно кивал головой. За прошедшие годы он успел облысеть, и эта кивающая лысина запомнилась мне самым ярким моментом всей защиты. Он кивал так, как будто хотел сказать: «Вот наконец-то сбылись мои самые заветные мечты. Теперь можно и успокоиться». Что в это время происходило в его душе? Говорят, чужая душа — потемки, но мне хотелось бы лучше думать о людях. Возможно, он и в самом деле радовался торжеству справедливости, искренне верил в то, что она восторжествовала не без его участия. Я не видел его восемь лет, но он-то видел себя ежедневно, а когда видишь человека ежедневно, не замечаешь, как он меняется. Постепенные перемены вообще малозаметны. Человек растет из самого себя, логически и последовательно развиваясь, и оправдывает смену позиций изменением времени. Кто из нас так не менялся? Но это теперь я так думаю, годы научили меня оправдывать людей. А тогда, признаться, я глядел на него с ненавистью…