— Что? Что? — спросил из коридора Арчи, бившийся там со шкафом.
— Мы только что о вас говорили. Вы ведь сегодня ужинаете у нас, верно?
Черные всегда такие дружелюбные, подумала Алсана, улыбаясь Кларе, и автоматически занесла это маленькое «за» в список «за» и «против» этой девочки. Алсане нравилось из каждого социального меньшинства, которое она не любила, выделять один экземпляр для духовного оправдания. В Уайтчепеле было много таких заслуживших спасение. Мастер по педикюру мистер Ван — китаец, плотник мистер Сигал — еврей, Рози — доминиканка, которая частенько к ним заходила, вызывая в Алсане недовольство и радость, и пыталась обратить ее в адвентистку седьмого дня, — все эти счастливчики получили высочайшее помилование, и их волшебным образом освободили от кожи, как индийских тигров.
— Да, Самад мне говорил, — ответила Алсана, хотя Самад ничего такого ей не говорил.
Клара просияла:
— Замечательно… замечательно!
Повисла пауза. Ни та, ни другая не могла придумать, что сказать. Обе смотрели себе под ноги.
— Эти туфли, должно быть, очень удобные, — заметила Клара.
— Да, очень. Я много хожу. А теперь… — она похлопала свой живот.
— Ты беременна? — удивилась Клара. — Пусенька, такой маленький, совсем не видно.
Сказав это, Клара тут же покраснела; когда она была чем-то взволнована или обрадована, у нее опять появлялся акцент. Алсана только мило улыбалась, не совсем поняв, что та сказала.
— Кто бы мог подумать, — добавила Клара, несколько успокоившись.
— Боже мой, — проговорила Алсана с вымученной веселостью, — наши мужья что, ничего не говорят друг другу?
Но как только она это сказала, на двух юных жен снизошло озарение. Их мужья говорили друг другу все. А своих жен держали в неведении.
Глава 4
Будет трое
Арчи был на работе, когда услышал новость: Клара на третьем месяце беременности.
— Не может быть, любимая!
— Может!
— Не может быть!
— Может! Я спросила у доктора, как он будет выглядеть, ведь он наполовину черный, наполовину белый. Доктор сказал, всякое может быть. У него даже могут быть голубые глаза! Представляешь?
Арчи не представлял. Он не представлял, что его частичка борется в генетической лужице с частичкой Клары и побеждает. Но вероятность есть! Вот это будет здорово! Он пулей вылетел из офиса и помчался на Юстон-роуд за сигарами. Двадцать минут спустя Арчи с важным видом вернулся в «Морган Хироу», неся коробку индийских сладостей, и принялся обходить комнату.
— Ноэл, возьми тянучку. Вот эта очень вкусная.
Ноэл, младший сотрудник редакции, с подозрением заглянул в промасленную коробку:
— Это в честь чего?
Арчи хлопнул его по спине.
— У меня будет ребенок! С голубыми глазами, представляешь? Я праздную! Штука в том, что на Юстон-роуд можно купить четырнадцать видов дала, но ни за какие деньги не найдешь ни одной сигары. Давай, Ноэл! Как тебе вот эта?
Арчи вытащил бело-розовую конфетку, распространявшую малоприятный аромат.
— Хм… мистер Джонс, это весьма… Ноя не любитель… — Ноэл сделал вид, что занимается своими папками. — Я лучше займусь…
— Ну, давай же, Ноэл. У меня будет ребенок. Мне сорок семь, и у меня будет маленький ребеночек. Это стоит отметить, разве нет? Бери… ты же не пробовал. Откуси хоть кусочек.
— Понимаете, эти пакистанские сладости не всегда… У меня не очень хорошо с…
Ноэл похлопал себя по животу и сделал несчастное лицо. Несмотря на то что Ноэл работал в фирме, занимающейся рекламой, он терпеть не мог себя рекламировать. Причем саморекламой он считал любое ясно высказанное мнение. Ему нравилось быть посредником в «Морган Хироу». Он любил отвечать на телефонные звонки, пересказывать одному человеку, что сказал другой, пересылать письма.
— Черт побери, Ноэл… это всего лишь конфета. Я просто хочу отпраздновать. Разве вы, хиппи, не едите сладкого? Или дело в чем-то другом?
Волосы Ноэла были чуть длиннее, чем у всех, а однажды он купил ароматическую палочку и зажег ее в столовой. Офис у них маленький, говорить не о чем, потому-то эти два факта сделали Ноэла почти таким же великим хиппи, как Дженис Джоплин; точно так же Арчи считался белым Джесси Оуэнсом, потому что двадцать семь лет назад занял тринадцатое место на Олимпийских играх; у Гэри из бухгалтерии были бабушка-француженка и привычка выпускать сигаретный дым через нос — он стал Морисом Шевалье; а Элмота, работавшего в одном отделе с Арчи, звали Эйнштейном — он мог отгадать две трети кроссворда в «Таймс».
Казалось, Ноэл расстроился.
— Арчи… Ты получил мою записку от мистера Хироу по поводу буклетов о…
Арчи вздохнул.
— О фонде будущих матерей. Да, получил. И попросил Элмота сделать перфорацию.
Ноэл посмотрел на него с благодарностью.
— Ну, тогда поздравляю с… Я займусь… — Ноэл отвернулся к своему столу.
Арчи отошел от него и решил попытать счастья с Морин, секретаршей. Для женщины ее возраста у Морин были неплохие ноги, похожие на сосиски, плотно затянутые в целлофан; вдобавок Арчи всегда ей немножко нравился.
— Морин, дорогая. Я стану отцом!
— Неужели, дорогой? Как я за тебя рада. Девочка или…
— Пока неизвестно. Но зато с голубыми глазами! — объявил Арчи, для которого эти глаза превратились из ничтожной генетической вероятности в непреложный факт. — Ты можешь в это поверить?
— Неужели с голубыми глазами, дорогой? — Морин говорила медленно, пытаясь помягче сформулировать свою мысль. — Я ничего не хочу сказать… но разве твоя жена не… цветная?
Арчи удивленно тряхнул головой.
— Конечно! У нас будет ребенок, гены смешиваются, и — голубые глаза! Чудо природы!
— О да. Чудо, — сухо подтвердила Морин и подумала: «Чудо. Можно, конечно, сказать и так».
— Хочешь конфетку?
Морин засомневалась. Она похлопала по своим рыхлым розовым бедрам, затянутым в белые колготки.
— Арчи, дорогой, мне нельзя. Каждая конфетка видна на моих ногах и бедрах, понимаешь? Мы ведь не молодеем. Никто не в силах повернуть время вспять. Разве что Джоан Риверс. Как это ей только удается?!
Морин залилась своим фирменным смехом, пронзительным и громким, но едва приоткрывая рот, потому что жутко боялась появления морщин вокруг рта.
Она скептически ткнула кроваво-красным ногтем в одну из конфет.
— Индийские?
— Да, Морин, — ответил Арчи с идиотской улыбкой. — Острые и сладкие одновременно. Прямо как ты.