Джойс поджала губы.
— Он в Гластонбери.
— Целых два месяца?
— Он собирался попутешествовать. Предупреждал, что может задержаться.
— А с кем он? Ты совершенно не знаешь этих людей. Может, стоит в первую очередь побеспокоиться об этом, а не лезть в чужие дела?
Джойс и бровью не повела. Как ей были знакомы эти подростковые оскорбления! За последнее время она столько наслушалась от своих детей и от окружающих, что ни брань, ни жестокие высказывания ее уже не задевали. Как об стенку горох.
— Я не ношусь с Джошем потому, что, как ты прекрасно знаешь, — сказала, широко улыбаясь, Джойс фирменным чалфенским тоном педагога, — он просто хочет добиться от нас внимания к своей персоне. Так же, как и ты сейчас. Типичное поведение подростка-интеллектуала из среднего класса. (В отличие от большинства современников Джойс не боялась словосочетания «средний класс». В лексиконе Чалфенов оно означало: наследники просвещения, основа процветающего государства, интеллектуальная элита, светочи культуры. Трудно сказать, с чего они это взяли.) — Он скоро вернется в лоно семьи. Насчет Джошуа я ни капли не волнуюсь. Он хочет что-то доказать отцу, и скоро это пройдет. Вот у кого действительно проблемы, так это у Маджида. Я тут провожу исследование, Айри. Читаю знаки, рассыпанные вокруг.
— Значит, неправильно читаете, — парировала Айри: судя по всему, битва начиналась. — У Маджида все чудесно. Я только что с ним разговаривала. Он настоящий мастер-дзен. Черт возьми, да он самый безмятежный человек из всех, кого я знаю. Он работает с Маркусом, и ему это нравится, он счастлив. Может, изберем политику невмешательства? Немного пофигизма нам не повредит. У Маджида все просто замечательно.
— Айри, дорогая, — говорила Джойс, оттесняя Айри на соседнее кресло и усаживаясь рядом с телефоном. — Ты никогда не понимала того, что людям свойственны крайности. Было бы прекрасно, если бы все были похожи на твоего отца: он и глазом не моргнет, даже если ему на голову рухнет потолок. Но большинство людей так не умеют. Маджид и Миллат часто впадают в крайности. Умничать и говорить о невмешательстве очень легко, но дело в том, что Миллату с этими его фундаменталистами угрожает большая опасность. Огромная. Я почти не сплю, так за него переживаю. Ты же читала про подобные группировки в газетах… Все это ложится на Маджида тяжким духовным бременем. Неужели я должна сидеть как истукан и смотреть, как эти двое разрываются на части, виной чему их родители, которым — я буду с тобой откровенна, потому что это правда, — на них просто наплевать? Я хочу близнецам добра, и тебе это известно лучше других. Им нужно помочь. Я только что шла мимо ванной и видела, как Маджид сидит в горячей воде прямо в джинсах. Да. Каково? В общем, — сказала Джойс, спокойная, как удав, — думаю, в детских душевных травмах я вполне разбираюсь.
Глава 17
Важные разговоры и экстренные меры
— Миссис Икбал! Это Джойс Чалфен! Миссис Икбал. Я вас вижу. Это Джойс. Нам надо поговорить. Вы не могли бы открыть дверь?
Могла бы. Теоретически могла бы. Но в обстановке чрезвычайного положения, когда сыновья враждуют, а все остальные силы раскололись на два лагеря, Алсане нужно было принимать особые меры. Она уже испробовала мрачное молчание, словесные бои и обжираловку (то же самое, что голодовка, только наоборот; цель — разжиреть так, чтобы напугать врага своими размерами), а теперь объявила сидячую забастовку.
— Миссис Икбал, всего на пять минут. Маджид очень сильно расстроен. Он беспокоится за Миллата, и я тоже. Всего пять минут, миссис Икбал. Пожалуйста!
Алсана не сдвинулась с места. Она продолжала строчить, не отрывая глаз от черной нитки, прыгавшей вместе с иглой из одной дырочки на синтетике в другую. Она яростно жала на педаль своей машинки, словно пришпоривала коня, на котором мечтала умчаться на закат.
— Можно бы ее впустить, — устало заметил Самад, появляясь из гостиной. Настойчивость Джойс заставила его оторваться от «Антикварных гастролей» — второй его любимой передачи после «Уравнителя» с великим моральным арбитром Эдвардом Вудвордом. (Пятнадцать долгих лет Самад провел перед телевизором, ожидая, когда какая-нибудь домохозяйка достанет из сумочки нечто, связанное с Мангалом Панде. «Какая любопытная вещь, миссис Уинтерзад! Этот ствол от мушкета принадлежал…» Самад держал наготове телефон, чтобы тут же позвонить на Би-би-си, спросить адрес миссис Уинтерзад и потребовать компенсации. Но до сих пор попадались только медали за Мятеж и карманные часы Хэвлока, а он все не терял надежды и смотрел.)
Он выглянул в коридор, посмотрел на тень Джойс, маячившую за двойным стеклом, и грустно почесал яйца. Самад был одет как обычно, когда смотрел телевизор: яркая майка с треугольным вырезом, под которой, как бутылка с горячей водой, проступал живот; поеденный молью длинный халат и пестрые семейные трусы, из которых торчали тощие ноги — наследство молодости. Когда он смотрел телевизор, он был не способен ни на какие действия. Этот ящик стоял в углу (который Самад считал антикварной вещью из-за деревянного корпуса и четырех ножек, делавших его похожим на викторианского робота), засасывал его, вытягивал всю энергию.
— А почему ты не можешь что-нибудь сделать, мистер Икбал? Лучше уж избавься от нее, чем стоять тут, выставив на обозрение свой дряблый живот и жалкий член.
Самад что-то пробурчал и затолкал обратно в трусы причину своих неприятностей — большие волосатые яйца и печальный член.
— Она все равно не уйдет, — пробормотал он. — А даже если уйдет, так вернется с подкреплением.
— Зачем она вообще пришла? Она что, причинила нам недостаточно неприятностей? — спросила Алсана нарочито громко, чтобы Джойс услышала. — Разве у нее нет своей семьи? Почему бы ей не пойти и разнообразия ради не разрушить свою семью? У нее же есть свои сыновья, четверо сыновей! И ей мало! Сколько ей нужно сыновей?
Самад пожал плечами, выдвинул ящик и достал наушники, которые можно было подсоединить к телевизору и отключиться от внешнего мира. Он, как и Маркус, решил от всего отстраниться. Пусть делают что хотят — вот как он теперь думал. Пусть сами разбираются в своих ссорах.
— Вот спасибо! — ядовито сказала Алсана вслед мужу, уходившему к своему Хью Скалли, к своим горшкам и ружьям. — Спасибо тебе, Самад Миа, за твою неоценимую помощь. Правильно, это по-мужски! Сначала устроить бардак, а под конец сбежать — пусть женщины сами все разгребают. Спасибо, супруг мой!
Она застрочила еще быстрее — иголка прыгала по внутреннему шву будущей штанины, а сфинкс по-прежнему выкрикивал сквозь щель для писем вопросы, которые оставались без ответа.
— Миссис Икбал… неужели мы не можем поговорить? Почему нельзя просто поговорить? Мы же не дети! К чему эти обиды?
Алсана запела.
— Миссис Икбал! Пожалуйста! Так мы ни к чему не придем!
Алсана запела громче.
Голос Джойс звучал резко даже сквозь деревянную дверь и двойное стекло: