Очень сильный пол - читать онлайн книгу. Автор: Александр Кабаков cтр.№ 77

В это время сзади громко хрустнул снег, и чьи-то руки легли Мишке на плечи. Мишка резко присел, вырвался и рванул с места не оглядываясь. Он понесся затаив дыхание, да так и не вздохнул, пока – метров уже с пяти – его не окликнули. Остановился, оглянулся из-под локтя. Тяжело переваливаясь в снегу бурками, в длинном тулупе нараспашку поверх шинели шел к нему районный уполномоченный милиции Федор Степанович Криворотов, с которым отношения у Мишки были самые лучшие. Мишка начал дышать уже почти нормально. Федор Степаныч подошел, покашлял и обратился к Мишке нелепо громким в ночной тишине голосом:

– Чего поздно гуляешь, Михаил Батькович?

– На станцию бегал, к Володьке Ильичеву, уроки узнавать, – быстро, но удачно не совсем даже соврал Мишка. Может, Криворотов видел его с Володькой…

– Ага, – непонятно, но безразлично сказал Криворотов. И снова покашлял. – Вот такие дела, дорогой камарадо Михаил. Чего-нибудь новенького почитать не дашь?

– Дам, Федор Степаныч. Вы «Таинственный остров» Жюля Верна не читали?

– Не приходилось. А из какой жизни книга? Не из итальянской?

– Нет, что вы… Это приключения американцев на необитаемом острове. Это о торжестве человека над природой, – вспомнил Мишка из журнала «Вокруг света».

– Ага, – снова безразлично сказал Криворотое. – Американцев, значит… Ну зайду на неделе, дашь про торжество. – Он развернул Мишку лицом к деревне, легонько подтолкнул и довольно громко пробормотал, когда Мишка уже встал на лыжню: – Торжество… Приехал в гости, бахнул из маузера друга… Самого на правеж, а тут случай. Хоть и не на мне числится, а все одно – неприятности… Торжество…

Тогда Мишка снова обернулся. Милиционер смотрел на него в упор с интересом, даже рот открыл, как парнишка.

– Что скажешь, Михаил? – вопрос прозвучал резко, будто не было до этого никаких неопределенно-безразличных вздохов и пустых «ага».

– Думаю, что вы неверно представляете себе происшедшее на даче, – тоже резко ответил Мишка. – Думаю, что вы ошибаетесь, так же как и те, кто занимается этим делом.

Криворотов смотрел на Мишку все с тем же выражением откровенного интереса. Вдруг сказал:

– Ты на дачу не лазил.

Именно сказал. Не спросил у Мишки – мол, не лазил ли ты на дачу, Михаил Батькович, а просто уверенно сказал. Мишка промолчал, даже не сообразив кивнуть в ответ. Криворотов усмехнулся:

– «Те, кто занимается этим делом, ошибаются»… Ошибаются… – И строго повторил: – Не лазил ты, а другим малым лазить отсоветуй – добра от этого не будет, понял?

Теперь Мишка наконец кивнул. Оба постояли молча. Мишка решил, что уже можно идти, но не удержался – спросил, уже толкаясь палками:

– Федор Степаныч, а ведь для вас все это не имеет значения, правильно? – И, не дожидаясь ответа, помчался к дому. Уже издали, на ходу, оглянулся в последний раз. Криворотов стоял на том же месте, на бугре, неподалеку от дачи. На фоне снега четко вырисовывалась его огромная фигура в широченном тулупе. И Мишке показалось, что милиционер утвердительно кивнул – и на последний Мишкин вопрос, и будто одобряя все Мишкины действия и догадки.

Через десять минут Мишка уже спал, забравшись на кровать под ватное одеяло, заняв материно место. Первый день расследования Майк Кристи провел с толком. Влажный конверт и слегка растрепавшаяся книга лежали под подушкой. Поработать с конвертом Мишка собирался рано утром. С книгой же приходилось ждать, пока мать вернется с дежурства и отоспится. Расследование шло отлично, и можно было многого ожидать от книги и от конверта. Возможно, что уже завтра Майк Кристи поставит заключительную точку в этом сложном и чертовски интересном деле, господа.

Мишка лежал под одеялом мокрый как мышь. Он заснул раньше, чем полностью высох пот.

Мать вернулась с дежурства, как обычно, в восемь утра. Мишкина мать выделялась в деревне не столько пообносившейся городской одеждой, сколько высоким ростом. Модные жакеты с меховой отделкой были давно большей частью проданы, оставшиеся как-то так налоснились от дров и коромысла, что сравнялись с ватниками и телогреями, ботинки и туфли изорвались, а подшитые валенки мать, как и Мишка, не снимала с ноября до апреля. Но рост – рост никуда не девался. Мать была выше не только всех баб, но и большинства мужиков. Соответственно и прозвище она получила мгновенно – Верста высланная. Под стать росту были у матери руки и ноги: обувь ее до сих пор была Мишке велика, а варежки и подавно. Вообще мать была крупна: в бедрах широка, темно-русые волосы – толстеннейшей косой, зубы – как у лошади и один в один – с голубым блеском. И если б не рост несуразный, не слишком большие, по здешним понятиям, водянисто-голубые глаза – пучеглазая, не слишком тонкие пальцы и запястья – гляди, переломятся, да, главное, не Мишка – вдовье приданое, то была б мать в деревне невеста не из последних, для вдовых конечно. И еще – если б не городская, грамотная до невероятия. Этого добра никому не надо.

Все это Мишке, с хозяйских слов, не раз пересказывал Колька, да и при Мишке бабы не однажды говорили. Мишка вспомнил, что и отец, в хорошем настроении, называл мать «ваше высоченное превосходительство» и почему-то «графиня Коломенская». А вернувшись из последней своей командировки, на все ее расспросы, кем он там был и что делал, спел: «Он был там какой-то советник, она – генеральская дочь». Встал на одно колено, скорчил жалобную рожу и Мишке подмигнул. Мать засмеялась и сказала: «Сам уже генерал или как там, а все тесть покоя не дает». Отец поднес к виску палец еще плохо двигающейся правой руки, сделал «пах! папах!» – и повалился на ковер. Мишка заверещал и полез сверху…

Мать разбудила Мишку, обычным своим холодноватым, невыразительным голосом поинтересовалась, как Мишкино горло. Дня три назад горло действительно болело, но уже давно прошло. Хозяйка дала стакан горячего молока с маслом, и одну ночь Мишка спал, завязанный материным теплым платком, – и все. Но идти сегодня в школу противоречило всем Мишкиным планам, поэтому пришлось сказать, что горло еще болит, хотя уже меньше. Мать спросила, почему же тогда лыжи стоят в сенях еще мокрые, да и валенки у печи сохнут, но пока Мишка придумывал вранье, уже отвлеклась, невразумительный Мишкин ответ выслушала невнимательно. Всегда она так – спросит что-нибудь, а ответ уже не слушает, по сторонам смотрит. Отец это называл «салонные манеры», злился. Мишке же это чаще всего бывало на руку – как и сейчас.

Мать быстро поела каши, которая с вечера стояла в печи, быстро сняла валенки и кофту, велела Мишке подвинуться, легла лицом в подушку и сразу заснула. Руками она сверху накрыла голову, будто плакала, но Мишка слышал, что она спит. Руки были красные, на концах пальцев белые пузыри – от кипятка. Навозилась за дежурство, намыла мисок.

Мишка повернулся на бок, отгородился от холодной стены одеялом, стараясь не стащить его с матери, сунул руку под подушку, нащупал конверт, вытащил его и стал изучать.

На конверте был московский адрес. Название улицы Мишке было знакомо, короткая улица эта была в самом центре, и Мишка там бывал – вместе с отцом у одного его знакомого. Мишка порадовался, будто известная эта улица сразу все разъяснила. Но одновременно и удивился – фамилия адресата показалась ему тоже известной! Он стал вспоминать, откуда мог знать эту нерусскую фамилию, но не вспомнил, хотя пытался довольно долго. Единственный вывод, к которому пришел, – слышал эту фамилию или от отца, или от отцовских друзей. В любом случае оставалось несомненным, что эта фамилия того самого комдива, что был на даче в гостях.