Очень сильный пол - читать онлайн книгу. Автор: Александр Кабаков cтр.№ 41

– Да что откроют-то? – не выдержав, заорал он. – И при чем здесь, действительно, ты? Институт закрывают, понимаешь? Весь Институт. И о чем это, по-твоему, я говорил с начальством? О твоей судьбе? Ей-богу, Сережка, ты совсем…

Он хотел сказать «с ума сошел», но вовремя поймал себя за язык. Десять лет назад Гречихин действительно отбыл в психушке пару месяцев с каким-то сильным срывом и с тех пор во всем происходящем видел постоянную интригу, направленную на изживание его как психа.

– Я-то совсем… – сумрачно вздохнул Гречихин. – Тебе-то видней… В Данию, говоришь? Ну, давайте, езжайте… Только я не понимаю, что вы собираетесь хоть в Дании, хоть в Академии делать без сектора статистики…

И вышел.

Он было подумал, что не так уж Сережка и безумен, что-то промелькнуло в его словах, что как-то связало и вчерашний разговор с Федей, и утреннюю галиматью Кравцова. Академия… Дания…

Но закончить мысль он не успел, потому что вошла Елена Всеволодовна Шаховская. Из отдела истории движений. И из тех Шаховских.

– Добрый день, – сказала она с повышающейся интонацией классной дамы, и это прозвучало таким контрастом с сумрачным бредом Сережки, что он снова засмеялся.

– Я сказала что-нибудь комическое? – поинтересовалась Елена Всеволодовна и, не дав ему извиниться, продолжала: – Думаю, что положение не такое уж забавное. Я понимаю, что в ваших беседах с Федором Владимировичем вам не до мелких проблем нашего отдела, но я хотела бы, чтобы вы с Плотниковым имели в виду: я могу уйти в любую минуту, для этого не надо закрывать Институт, я, простите, уже в таком возрасте…

Тут он все же перебил:

– Ну, о каком возрасте вы говорите, Елена Всеволодовна…

– О своем, благодарю вас, – перебить ее было невозможно. – В любом случае я бы хотела, чтобы руководство имело в виду: отдел истории движений будет необходим и в Академии, или как там теперь будет называться эта организация, в которую нас преобразуют. К тому же вы должны учесть, что в отделе три женщины, на руках у которых семьи. У Катеньки больной отец, она одна…

Он опять сделал попытку перебить ее:

– Что значит «преобразуют»? Я слышал, что Федя действительно идет на какую-то Структурную Академию, черт ее знает, но при чем здесь Институт? Институт закрывают, нет денег, вот и все. И опять же, при чем здесь я? С каких пор ко мне ходят с проблемами, которые по чину только директору? Ей-богу, Елена Всеволодовна, это какая-то чушь. Я могу, конечно, поговорить с Федей… с Плотниковым, но это ничего не значит…

– Значит, – сказала Шаховская. – Вот вам он Федя, а мне Федор Владимирович. И иногда мне еще хочется назвать его «товарищ Плотников». Не отвыкла…

Качнувшись в дверях тенью – ходила всегда во всем сером, – старая княжна вышла.

Был уже пятый час. Можно, конечно, просто заглянуть к ней, поздороваться и потрепаться с ее девочками-аспирантками, дождаться, пока они деликатно испарятся, и поговорить полчасика, узнать, что же у нее было дома вчера. Сама не звонит… Что это значит?

Телефон зазвонил.

– Это Валя, – сказала трубка. – Федор Владимирович просит зайти.

Там уже сидели Вельтман и Кравцов и кроме них тоже знакомый ему человек, Алексей Петрович Журавский, членкор, правительственный советник, знаменитость, независимый и достойный человек, остававшийся в вольной оппозиции интеллектуала к любой власти. Все курили.

– Вот, – сказал Плотников, перебираясь из-за письменного к длинному столу, за которым остальные уже устроились, – вот мы решили и Алексея Петровича с нами вытащить. Там в приглашении написано, оказывается, четверо, кроме меня. Хорошая компания собирается, а? Сейчас прикинем, кто с каким сообщением выступит… Идет?

– Когда летим, Федя? – спросил Журавский.

Плотников довольно поспешно бросился к календарю, полистал:

– Десятого, Леша, десятого. – И почему-то добавил: – Так что до двенадцатого еще два с лишним месяца…

Не совсем поняв смысл и вопроса, и ответа, кивнув всем, он присел к концу стола, тоже закурил. Между тем Журавский продолжал:

– Я потому спрашиваю, что, ты ж понимаешь, Федя, сообщения сообщениями, дело хорошее, а к июлю мы должны все успеть…

Тут он замолчал и взглянул в его сторону. Неожиданно заговорил Кравцов, которому в таком обществе полагалось бы молчать и молчать. И заговорил на удивление связно:

– Алексей Петрович, вы извините, только для нас все-таки очень важно сообщения обсудить. Вам с Федор Владимировичем, конечно, это раз плюнуть, эти там будут каждое ваше слово ловить. Юре, может, тоже, а нам… – Кравцов глянул на него, как бы ставя его и свои возможности на одну доску, – …нам все же ответственно, международная же тусовка, что ни говори…

Журавский молча пожал плечами, а Федя, будто только и ждал от Кравцова указаний, немедленно начал быстро и, как всегда, необыкновенно толково распределять роли. С основным докладом выступит, конечно, Леша, тут все ясно, вы, Юра, изложите им попроще вашу последнюю статью, ну, ту, что в сборнике должна была выйти, да не забудьте сказать, что она уже взята на депонирование, а то сдерут, за ними не заржавеет, а вы, пожалуй, расскажите им коротко ту вашу главу из книги, где вы принцип добавочности имен и портретов героев и прототипов формулируете, не знаю, поймут ли, но слушать будут с открытым ртом… Ну, а мы с Сашей сделаем общее, что-нибудь по новым методикам в организации комплексных исследований структур, а?..

Вышли вместе с Вельтманом. В приемной Юра немедленно продолжил свой рассказ о Русалочке:

– И ты знаешь, что интересно: она совсем маленькая! Вообще-то дамы там будь здоров, крупные… Кстати, ты слышал, как мужик пятьдесят седьмой размер бюстгальтера покупал?

Тут Юра залился младенческим смехом, и он, воспользовавшись этим, быстро ответил: «Слышал, слышал, ему говорят, не бывает, а он говорит, как это не бывает, я сам шляпой мерил…» – и смылся.

Странная вся эта история, думал он, сидя у себя, и одновременно соображал, ушла она уже или нет, и если ушла, то обиделась ли, что он так и не нашел за день времени встретиться и поговорить… и чем все же кончился у нее дома вчерашний вечер?.. Голос по телефону был веселый, но это ничего не значит, там полная комната девок, не считая двух пенсионеров-отставников… Позвонить?

– А она только что ушла, – радостно ответил один из отставников, узнав, естественно, его голос. Но тут же придал тону солидность и академическую корректность: – Если угодно, я что-нибудь передам? Оставлю на завтра записочку?

Он молча бросил трубку и кинулся к лифту – на выходе можно перехватить. Увидел, как она сбегает по длинному и широкому маршу, по выщербленным мраморным ступеням некогда шикарного вестибюля, хотел догнать – и вдруг почему-то остановился. Она с усилием толкнула высокую, тяжелую дверь, вышла. Он ссыпался по лестнице, стал у бокового окна, за занавеской. Что-то заставило его стать так…