Несчастливой любви не бывает - читать онлайн книгу. Автор: Галина Артемьева cтр.№ 38

– Личность полностью установлена, – четко произнесла Варвара, вновь открыв свою загадочную табакерку.

– Но вас прислали за мной во второй раз, – поразился вдруг профессор, – что же, финансирование в данном случае позволяет?

– Так это социально-политический сектор, они все могут. Деньги, власть. Тем более вы – спецзаказ.

– Кому же понадобилась моя скромная персона?

Барышня скорчила многозначительную физиономию и подняла глаза к потолку. Видно, речь шла о верховной власти.

– Главе государства? – догадался профессор. – Верховному комиссару? Царю?

– Президенту, – кивнула Варвара.

– Вот как… Президент. Так что же – жива Россия?

– Поехали, увидите. В общем и целом жива. Изменений много, но жизнь бьет ключом.

– А что большевики? Коммунисты?

– Есть такая думская группировка, понемногу сдают позиции.

– Это интересный поворот, весьма интересный. И научные изыскания зашли столь далеко, что вы научились перемещаться во времени.

– Прежде всего в пространстве научились. Самолеты летают только так. С континента на континент. От Москвы до Нью-Йорка девять часов лета. В космос полететь – не проблема. На Луне были. Правда, не мы, американцы. Зато первый человек в космосе – наш. Юрий Гагарин.

– Из князей? – радостно изумился профессор.

– Нет, однофамилец. И это давно было, еще в 1961 году.

– Я знавал одного из Гагариных, который, впрочем, носил другую фамилию [12] . Он верил в бессмертие, в родство всего человечества… Учитель… Вот мы где сейчас очутились, Учитель… И вы, милая барышня, утверждаете, что всего через сорок два года человек окажется в космосе! Невероятная новость!

– А во времени перемещаемся с 2001-го. И раньше могли бы, но перестройка, развал. Теоретически-то все было готово к началу девяностых. Один из разработчиков пытался главные схемы на сторону загнать, но на серьезных людей не вышел, а мелкая разведшушера недопоняла. Тут наши просекли, что он продаться решил, повязали его. Но, в общем, ничего не просочилось. Исключительно наше ноу-хау, изобретение в смысле. Ну, после двухтысячного деньги привалили. Прижали кое-кого, они и отстегнули. Вот тут пошло-поехало.

– И вам доступны теперь любые исторические пласты!

– В том-то и дело, что нет. Мы пока только в прошлое можем. И то не дальше девятнашки.

Профессор, несколько приспособившийся к своеобразию речевого строя пришелицы, уже не спрашивал, что такое «девятнашка». Другое занимало его.

– А с какой же целью посещаете вы наши руины? Это что-то вроде археологического интереса?

– Мы нужных людей к себе перетаскиваем.

– Вот как? Разве ваше время не родило нужных для вас людей? И потом… Зачем вам живые люди? Существует научное, литературное, культурное наследие, достаточно только внимательно изучить. Хотя, возможно, для вас это слишком энергоемко?

Девица, ничуть не обидевшаяся на колкость, пояснила:

– Наследие-то изучают. Но время какое было! Многим дожить не дали до главного труда! А некоторые со страху все пожгли или так позапрятали, что разве что археологам лет через тысячу отыскать удастся. Рукописи – оно, ясное дело, как говорится, не горят, но люди умирают. И еще как умирают. И ни прощальных слов, ни могилки не остается. А если человеку предназначено было открытие совершить или на новый путь род людской вывести, а его, как собаку бешеную, лопатой по голове, а потом сапогом кованым под ребра для верности… И тогда нарушается самое важное.

– Связь времен? Вы утратили связь времен? – возбужденно воскликнул профессор. – Я предвидел это! Вот только сейчас я закончил писать свой последний труд. Я рассудил, какое количество жертв живительным образом влияет на национальное самосознание, а какое уничтожает нацию на корню. Поскольку прерванная связь времен невосстановима. Но была ли у вас возможность ознакомиться с моими предположениями? Сохранились ли эти бумаги? Ведь за мной должны прийти, и вы даже указываете точное время…

– Да, рукопись сохранилась. В архивах того самого заведения, посланцы которого придут за вами в недалеком будущем. Но почерк ваш разобрать крайне трудно, местами практически невозможно. Писали почти в темноте, спешили. Целые страницы не поддаются расшифровке.

– И что же? Меня расстреляют? Или, как вы тут обмолвились, – лопатой и сапогом?

– Я, в принципе, только в самых крайних случаях имею право рассказать перемещаемому о его будущем в случае отказа от перемещения. Чтобы это не выглядело как шантаж. Но времени у нас все меньше. И человек вы вроде адекватный. В этот раз вас не расстреляют. Посидите пару месяцев. Ну, вши, грязь, испражнения в камере. Унижение достоинства на допросах. Выпустят по просьбе Луначарского, некогда вашего пламенного почитателя. К моменту возвращения дом ваш будет заселен всякими темными людьми из подвалов. Вы же о счастье человечества мечтали? Ну вот. Библиотека исчезнет. Скорее всего пустят на растопку. Да-да. Только не хватайтесь за сердце. И Савонарола. И энциклопедии. И Евангелие рукописное уникальное. Найти нигде не можем. У нас нет. Рукописи свои вы больше не увидите. Правда, они окажутся в сохранности. Так. Что дальше? Жить будете в каморке при кухне, эти позволят. Писать больше не сможете. Пристроят вас служащим в систему Наркомпроса.

– И долго я так проживу? – прошептал профессор, ни на йоту теперь не сомневаясь в реальности своей гостьи.

– А представьте себе – довольно долго! Двадцать лет! Вас арестуют вновь в тридцать девятом, на излете массовых уничтожений. Обвинят в шпионаже – стандарт тридцатых годов. Донесет на вас один из жильцов вашего бывшего дома. Ему просто понадобится ваша комната: жена, дети, родители жены из сельской местности. В одной комнате – ад. По его письмецу вас и загребут.

– И?

– Детали гибели неизвестны. В архиве справка о смерти от острой сердечной недостаточности в январе сорокового года. Но тут достоверности никакой нет. Тут или своего агента надо в камеру подсылать, чтоб факты установить, или самой в командировку отправляться, но смысл? И потом – к каждому агента не приставишь. Там ведь знаете сколько было? Миллионы!

– Понятно! Теперь мне понятен ваш язык! Ваш тон! Ваша фамильярность! У вас теперь совсем другая культура отношений, другой этикет. Вы просто те, кто пришел на пепелище. И нас уважать не можете – за что вам нас уважать, мы же не отстояли, не защитили. Нас превратили в насекомых, и мы стерпели. А я… Да что я! Сына не сохранил! Не воспрепятствовал! С этого и пошло! Мы прикрывались красивыми словами о будущем, а будущее свое и проглядели! И похоронку на него получили, и где могилка, не знаем! – профессор и не заметил, что заговорил словами покойной своей голубки-Вареньки.

– Но я могу порадовать вас и благой вестью, – продолжила гостья Варвара, старательно переходя на чуждый ей слог, – вы горюете о павшем на фронте сыне. Однако он не погиб! Был контужен, попал в плен. Выбрался в одиночку. Сумел добраться до Южной Америки. Неоднократно безуспешно пытался связаться с вами, дать знать о себе. Стал основателем крупнейшего киносиндиката в Бразилии. Умер не так давно, оставив детей, внуков и правнуков обладателями огромного состояния. Увидеть его вы не сможете, но своих потомков – вполне. И книгу воспоминаний его прочитать. У нас даже перевели.