Впрочем, всерьез я и не думала заводить себе постоянного поклонника. В обществе мужчин мне было весело и приятно, особенно на танцах, но и без них я не скучала. Я с увлечением занималась своей библиотекой, у меня были замечательные родственники и отличные подруги, а еще – изумительный кот по имени Дьюи Читатель Книг. Работа с ответами на письма его поклонников падала в основном на меня, но он никогда не воспринимал меня просто как помощницу. Мы с ним были товарищами, близкими друзьями. Мне не приходилось чем-либо жертвовать ради нашей дружбы, тем более ради работы с почтой, приходившей на его имя. Я была довольна своей жизнью и отмахивалась от советов некоторых бесцеремонных доброхотов серьезно задуматься о своем будущем. Вместо этого я предпочитала заниматься тем, что считала для себя важным: воспитанием и помощью дочери, заботой о своих родителях, общением с друзьями и приложением всех своих сил и способностей к исполнению давней мечты – превратить библиотеку в необходимый для жителей Спенсера центр общения. Я бесконечно радовалась тому, что у меня есть дочь, что моя профессия библиотекаря отвечает моему призванию, что я с детства люблю кошек и обожаю танцевать!
А потом Дьюи не стало.
В нескольких предложениях невозможно выразить все, что связывало меня с Дьюи. И все же, вспоминая о нем, я всегда возвращаюсь к строкам из своей первой книги: «Дьюи был моим котом. Он был послан мне Провидением для любви и утешения. И я отвечала ему тем же. Он не заменял мне ни мужа, ни ребенка. Ведь я не страдала от одиночества, со мной всегда были мои многочисленные и верные друзья. И жизнь моя не была пустой и бессодержательной – работа доставляла мне радость и чувство удовлетворения. Но сознание, что Дьюи где-то рядом, согревало мне душу, даже если в течение дня он ни разу не попадался мне на глаза. Мне казалось, что мы всегда будем с ним вместе».
Но, увы, ничто не вечно. И Дьюи, мой нежный и преданный друг, Дьюи, который своим общительным и доброжелательным характером изменил атмосферу в библиотеке, внес новую, живую струю в общественную жизнь города, – уснул навеки.
Без него библиотека, где я больше двадцати лет служила директором, в которую я вложила столько душевных сил и энергии, перестала быть моей библиотекой. Отчасти в этом повинны мои натянутые отношения с библиотечным советом из-за его попытки убрать Дьюи, поскольку он состарился и стал немощным. Но после девятнадцати лет пребывания Дьюи в стенах библиотеки мне вдруг стало в ней холодно и одиноко.
Как всегда, я пыталась найти успокоение в работе. Мне нужно было выполнить кое-какие проекты, хотелось, пользуясь созданным Дьюи и мною заделом, окончательно превратить библиотеку из хранилища книг в привлекательное для людей место, где они могли бы свободно и с пользой общаться друг с другом.
И еще я хотела написать книгу о Дьюи. Я чувствовала, что обязана воздать долг его памяти за годы его бескорыстного служения мне и жителям Спенсера. Ведь не случайно известие о его смерти было помещено в 270 газетах, не случайно в библиотеку поступило более тысячи писем от его поклонников с выражением соболезнования. Значит, он не зря прожил свою жизнь. И мне казалось, что мой долг – поведать миру о том важном завете, который он оставил после себя: «Никогда не сдавайтесь! Ищите свое место в жизни! И вы сможете сделать ее более справедливой и счастливой!»
Но я заболела. После смерти Дьюи у меня появилось инфекционное заболевание верхних дыхательных путей, и, как я ни лечилась, оно не проходило. Я много лет страдала очень серьезной болезнью еще с тех пор, как мне в возрасте двадцати четырех лет удалили матку – причем я об этом узнала, только очнувшись после анестезии. Эта операция нанесла огромный вред моей иммунной системе. Каждые три-четыре года, стоило мне заболеть тонзиллитом, как в итоге я оказывалась в больнице. И Дьюи всегда помогал мне переносить и болезнь, и восстановление после нее.
Но на этот раз все было иначе – у меня болели и душа, и тело. В декабре я напрягала все силы, чтобы ответить на каждую просьбу, касающуюся Дьюи, и в январские каникулы уже чувствовала ужасную усталость и слабость. В феврале слабость распространилась на мышцы и легкие. К началу марта я уже с трудом вставала с постели. В апреле, чтобы сберечь силы, я стала работать дома, за частичную оплату. Мой доктор перепробовал все возможные способы лечения, но состояние мое продолжало ухудшаться, меня мучили тошнота, головные боли, приступы лихорадки. Мой желудок принимал почти исключительно соленые крекеры. Доктор провел мне различные исследования, но причин моего заболевания так и не обнаружил. В мае я вернулась на работу, но работать как прежде не смогла. Меня направляли к специалистам в Су-Сити и в Миннесоту, но поездки в машине только окончательно меня вымотали. К концу месяца меня одолевала такая слабость, что я вынуждена была отдыхать в постели даже после душа.
Все считали, что у меня депрессия. Это действительно было так: смерть Дьюи и резко ухудшившиеся отношения с библиотечным советом нарушили мое душевное равновесие. Но не депрессия стала причиной моей болезни – я погрузилась в депрессию из-за болезни. И никто не знал, что со мной происходит. Я лежала и думала: «Вот и все. Так я проведу остаток своей жизни: не смогу вставать с постели, никуда не смогу пойти, ни с кем не буду видеться. А потом умру».
Двадцать лет назад я развелась с мужем, стала матерью-одиночкой и зарабатывала в год двадцать пять тысяч долларов. Для того чтобы достичь успехов в работе, я стала изучать в колледже библиотечное дело, а это означало четыре раза в месяц, по выходным, тратить только на дорогу в Су-Сити и обратно четыре часа, да еще десять часов сидеть на лекциях. А тем временем моя дочь – самое дорогое для меня существо – оставалась одна. Я с болью сознавала, что, хотя по окончании учебы я смогу лучше ее обеспечивать в финансовом отношении, в настоящее время эта учебалишает меня возможности уделять ее воспитанию больше времени. Даже спустя многие годы я вспоминаю гнетущее одиночество вечеров, которые я проводила в библиотеке после ее закрытия, смертельную усталость, которую я с трудом преодолевала, чтобы выполнить домашние задания, как мне приходилось убеждать себя не поддаваться слабости, не отказываться от поставленной цели. Порой мне казалось, что я больше не выдержу этой нагрузки, что я уже исчерпала все свои душевные и физические силы.
И в эти страшные моменты вдруг появлялся Дьюи. Он вспрыгивал ко мне на колени, выбивал из пальцев ручку, бил лапкой по клавишам компьютера и бодал меня своей головкой, пока я не уступала его намекам и не вставала из-за стола. Тогда он опрометью выбегал из кабинета и мчался по темному проходу между стеллажами. Порой мне удавалось заметить, в какую сторону он свернул, иногда я никак не могла его найти и поворачивалась, чтобы вернуться к своим занятиям, и тут понимала, что все это время он стоял у меня за спиной! Надо было видеть его физиономию, когда я удивленно вскрикивала. Могу поклясться, что он смеялся!
И сейчас он снова пришел ко мне на помощь. До того как начались серьезные проблемы с моим здоровьем, я дала себе слово написать о нем книгу, а я не из тех, кто отказывается от своего обещания, даже если оно дано самой себе. По вечерам, когда я заканчивала посильную работу для библиотеки, я усаживалась на кухне со своим другом и соавтором Бретом Уиттером и рассказывала ему про Дьюи. И чем больше я о нем говорила, тем сильнее он оживал в моих воспоминаниях. Я словно наяву видела, как он припадал к полу и готовился к броску, напряженно следя за дергающейся перед его глазами красной шерстяной нитью из моего клубка. Стоило мне отвернуться, как он бросался вперед и вцеплялся в нее всеми четырьмя лапами. Как подергивался его носик, когда он придирчиво принюхивался к положенной ему в миску еде и вдруг резко дергал лапкой и удалялся – не понравилось! Я хохотала, вспоминая, каким жалким, мокрым и сердитым он становился после процедуры мытья, которую мы проводили всего два раза в год. Как потом он длинным язычком подолгу вылизывал свои влажные лапки; как сжимал лапку в кулак и тщательно чистил ею свои ушки. Я с улыбкой вспоминала, как, заботясь обо мне, он три раза в день заходил в мой кабинет, забирался на стеллаж с книгами и сосредоточенно обнюхивал вентиляционное отверстие под потолком.