Вид с больничной койки - читать онлайн книгу. Автор: Николай Плахотный cтр.№ 3

Папаня Алекса — увядшая копия своего сына… Тот же бегающий взгляд исподлобья; пунцовая родинка, но не на левой, а на правой щеке; гибкий, прямо-таки юношеский торс; скользящая, будто на роликах, походка. Приносил родитель «с воли» один и тот же презент: две буханки «бородинского» да флакон святой водицы из родника при храме Переяславской Богоматери. Чернушку Александр поглощал благоговейно, будто просвиры, к водице же относился без видимого почтения. Как и к лекарствам: принимал их бестолково, с нарушением предписаний. Причем дозы делил на две, а то и на три части. Безоговорочно признавал только капельницы и уколы. Говоря: «Сие зелие идет напрямую в кровь».

Как только до ушей нашего сопалаточника долетело слово «пункция», помчался с заявлением к зав. отделению: дескать, отказывается от обследования. Вплоть до выписки!.. Просьбу в момент удовлетворили. Вслед было сказано: вход в клинику ему впредь заказан. Хотя средний и младший медперсонал втайне держал сторону Алекса.

При нужде его использовали на физических работах в качестве такелажника, когда необходимо было переместить какой-то громоздкий предмет, перевезти тяжелобольного с места на место. В экстренном случае готов был любому вызвать медсестру, доктора. Так что Л. в глаза и за глаза называли братом милосердия.

Вообще палаточное сообщество, как правило, являет собой маленькую коммуну, в которой четко разграничены функции и обязанности едва ль не каждого — с учетом индивидуальных возможностей. Причем исключительно на добровольной основе. На этом фоне печально выглядят отщепенцы-индивидуалы. Им сродни новички, прозябающие в холле, в коридоре. Они оторваны от сообщества, им же словом-то не с кем переброситься. А в случае чего не к кому обратиться за малой услугой… Той же водицы подать, чтобы таблетки запить. Так что нескрываемое желание каждого коридорника — приобщиться к компании, стать сопалатником.

X. прибыл в Первую терапию своим ходом. В палате места не нашлось. Устроили на диване, в холле, напротив медпоста; приписан же был, как сказать, к туалету нашего блока. По какой-то причине сестры изменили ему маршрут. Стал новичок хаживать в 405-ю палату.

Никто и ничего не знал об этом человеке: кто, откуда, с чем поступил. Внешность же бросалась в глаза: в каком-то смысле была демоническая, что ли. Между прочим, напоминал мима в гриме… Лицо будто маска. Выразительные, глубоко посаженные глаза с грустинкой. Скорбные складки у рта; гибкие, пластичные руки. Чувствовалось, человек — необычной судьбы. У меня мелькнула мыслишка: не помешало бы с товарищем по несчастью поближе сойтись.

После ужина вся братва разошлась по закоулкам, по делам. Я с книжкой расположился наискосок от медпоста, подле китайской розы: она была в полном цвету.

И все же есть, есть предчувствие беды. Какая-то сила заставила меня оторваться от чтива. Поднял голову… В проеме двери, ведущей в 405-й блок, стоял «мим», опираясь на хреноватую трость. Казалось, был он в раздумье, в какую сторону устремить стопы. Наконец сделал решительный шаг, но, видимо, поспешный; непослушные ноги занесло. Попытался обрести устойчивость с помощью посоха… Палка, чиркнув по линолеуму, выскользнула из руки и, описав замысловатую дугу, очутилась возле стула, на котором остывал ужин бедолаги.

Действо заняло ну от силы секунды полторы. Все, кто находился в холле, ничего не поняли, глядели как завороженные. А «мим» потерял равновесие и все точки опоры. Как стоял, так и рухнул затылком, словно подкошенный.

Шустряки бросились на помощь, я тоже оказался в том числе. Замелькали белые халаты. Павшего подняли на руки и на весу — почему-то ногами вперед — понесли к его ложу.

— Восстановлению вряд ли подлежит, — послышался из угла, возможно, голос бывалого автомобилиста.

В ту ночь я долго не мог заснуть. Болело сердце, душу щемило. Угнетало чувство собственной вины и собственной же беспомощности в драматическом больничном эпизоде.

Едва в небе забрезжило, вышел в коридор. Сильно пахло хлоркой, блестел разводами свежевымытый пол. Деловито сновал медперсонал. У всех на лицах была написана важность, профессиональная озабоченность. И еще нечто такое, что трудно выразить словами.

На цыпочках пересек холл. Заглянул за ширму. Логово «мима» было пустым. Матрац, подушки свернуты в тугой рулон.

Мда-а-а… Был человек, и нет человека.

Возник дурацкий вопрос: «А что запишут врачи в ЕГО историю болезни и… смерти?»

В нашей палате ЧП не обсуждали. По всему, однако, чувствовалось, что так или иначе каждый молча обмозговывал случившееся, как бы примеряя на себя.

4

Однажды сумерничали после ужина; Алекс без всякой связи с вялотекущим разговором обронил:

— По больничным правилам тому дядечке необходимо было хотя бы «утку» предложить.

Молчание. Вздохи. Кряхтение. Покашливание. От своего плеера оторвался пэтэушник Петя:

— А кто б, к примеру, за ним выносил?

У «дворецкого» готов был ответ:

— Да я бы первый. И еще нашлись бы охотники.

Подал голос старожил палаты Григорий Наумович, в прошлом флотский офицер:

— В гнусное время, товарищи, живем. Всяк хлопочет только о себе. Таковы нынешние правила человеческого общежития… Ну и в итоге худо всем.

На том обсуждение темы в тот вечер и кончилось. Да вскоре имело продолжение. В ином, так сказать, ракурсе, в новой ипостаси.

Прогуливаясь по длинному коридору, заметил на доске у лифта скромное объявление: «Одиннадцатого февраля с. г. в зале для заседаний профессор Кахновский И. М. читает для аспирантов и студентов медакадемии им. Сеченова лекцию о бронхите. Приглашаются все желающие».

Я был желающий! Попросил своих домашних в назначенный день принести диктофон с кассетами. В урочный час первым явился в указанную аудиторию, расположился вблизи кафедры. Палец держал на кнопке, дабы не пропустить ни слова, ни звука.

Позже, в процессе редактирования, боялся, что лекция профессора утратит информационность… Но не стал ни корежить, ни сглаживать шероховатости живой речи. Решил: пусть и на бумаге останется так, как в аудитории звучало.

Вот тот «непричесанный» текст.

Откровение профессора от медицины И. М. Кахновского

Здравия желаю своим коллегам и пациентам, которые специально или ненароком оказались в этой аудитории. (Низкий поклон).

Вижу: публика собралась довольно пестрая, потому позвольте сказать несколько фраз о кафедре внутренних болезней академии имени Сеченова.

Что характерно: обосновалась она не в стенах вуза, а под крышей обычной больницы. Случилось это летом 1940 года. Первым руководителем был Владимир Николаевич Виноградов, сподвижник и друг легендарного Склифосовского. Незнайкам докладываю: Виноградов вошел в историю отечественной медицины как организатор реанимационной службы в столице. Да и в СССР.

Еще информация для размышления: именно здесь, в этих стенах, впервые на практике применили эндоскопию. Это был по тому времени фантастический — бескровный! — способ проникновения хирургов в глубины человеческого тела. По этой же схеме потом развивалась модная нынче ангиопластика. Между нами говоря, в послевоенное время медработники всех уровней фанатично боролись за каждую человеческую жизнь. К величайшему сожалению, по разным причинам теперешнюю медицину хвалить не за что… Вы загляните на досуге в статистику.