Печать и телевидение трезвонят: надо в деревнях строить больше клубов. Они станут как бы плотиной на пути миграции молодежи. У нас в Крутом недавно появился свой очаг культуры. Да только он больше коптит, чем светит и греет. Редко кто в него ходит. Большей частью, конечно, по пьянке.
В городе у сельского жителя сразу возникает множество проблем. Но новоселы крепятся, стыдно назад ни с чем возвращаться. Живут и мучаются. Но и коренному горожанину в селе укореняться нелегко. Кабы не трудней, чем крестьянину на асфальте.
Недавно в Крутое переселилась из города Камышина молодая семья. Им подарили пустой дом: обживайте! Через пару деньков молодая хозяйка вышла на работу. Бригадир дает наряд: «Привези, Галя, глины». Та в слезы: «Не умею, дяденька, запрягать. И вообще, лошадей боюсь до смерти». И смех, и горе.
Человек, выросший в селе, все в колхозе знает, все может. Такими кадрами надо дорожить, изо всех сил их удерживать. При Сталине не выдавали «кому зря» паспортов без особой на то нужды. Мера жестокая, но дальновидная. Так было нужно ради блага Отечества. Возможно, благодаря этому мы и Родину свою спасли, и фашизм победили. Впрочем, кому действительно нужно было, выдавали путевку в большую жизнь. Особенно людям талантливым.
Но и имеющимися резервами надо умеючи распоряжаться. Несколько лет назад на МТФ не хватало доярок. Две выехали из Крутого по уважительной причине. Желающих занять их место не было. Две группы коров доились кое-как, с пятое на десятое. И я, как пастух, от этого материально страдал. На примете у меня была одна работница, точнее, разнорабочая. Пошел я на досуге к преду Бочкареву и говорю: «Пошлите Евдокию хотя бы на месячишко поработать возле коров».
Евдокия нехотя, но согласилась. Когда же через месячишко получила кучу денег и приноровилась к непривычным обязанностям, заметно погрустнела. Да тут и замена нечаянная нашлась. И что вы думаете? Наша Дуся в слезы: «Ах вы, хитрые! Я доила коровушек по плохой погоде, в сырость и холода, теперь же на дворе ведро, теплынь. Да в группе как раз две лучших буренки отелились, и кому-то их отдать. Дудки! Пойду в райком жаловаться!» В итоге вышло так, как она и хотела. И вот теперь Дуся (Евдокия Петровна) стала незаменимой дояркой, передовик.
Сказано кем-то: с людьми надо дружить и умело сотрудничать. То есть знать, с какой стороны к конкретной личности подойти. А начальство этой грамоты не знает, рубит с плеча. Таким образом и сами себе и колхозу вредят. До свиданья. В.
Письмо двадцать восьмое
Долго я молчал, теперь кричать хочется. Держу в руках бумагу из Москвы. Отсылаю вам, может, сгодится.
(Напечатано на казенном бланке.) «Волгоградская обл. Руднянский р-н, колхоз „Россия“. Тов. Раку В. В.
При реализации вашего предложения об изготовлении спецзонта, вмонтированного в кнутовище, выяснилось следующее. Стоимость его даже при серийном производстве обойдется свыше сорока рублей за штуку.
В связи с этим Министерство сельского хозяйства РСФСР считает нецелесообразным начинать производство упомянутых зонтов».
А. Абдразяков, заместитель министра.
24 июня 1969 года, № 33–20».
Эх, Н. Ф. Я же предупреждал! Надо было в Кремль обращаться. Вы смалодушничали. В итоге, нам с вами кукиш.
С хуторским приветом Валентин.
Письмо двадцать девятое
Вчера только отправил письмо. Сегодня пишу вслеп.
Писал спешно, расстроенный. Много сделал ошибок. И вас вместо Федорович назвал Ивановичем. Простите грешного.
Продолжаю свое жизнеописание. Чтобы знали, с кем имеете дело.
Я уже говорил, что служил в Ростове и там встретил девушку, воспитанницу детдома. Сильно в нее влюбился. Девушка имела один недостаток: вышла малым ростом. До плеча мне не доставала. Зато сердце золотое. Эта девушка — Лида.
Многие на хуторе смеялись с того, что я издалека привез малютку. Говорили прямо в глаза: какой-де прок будет от нее колхозу? Ошиблись. Лида стала незаменимой. Пошла на МТФ. И так полюбила профессию, что не оторвешь.
Я уже как-то писал, что народ больше всего страдает не от неблагоприятный погодных условий, а от несправедливости комсостава. Даже у надежных работяг гаснет азарт к труду. Подчас руки сами опускаются.
У нас, как и везде, в конце года подсчитывается надой по каждой группе коров. Все, что доярка надоила сверх плана, оценивается на 15–20 процентов дороже. Восемь месяцев Лида шла впереди всех. Но до конца года не дотянула: пошла в декретный отпуск. Группу ее взяла доярка Катя. И что же в конце концов? Всем животноводам заплатили за сверхплановую продукцию, кроме моей жены и ее сменщицы. Хотя группа вышла на второе место по МТФ.
Обидно? Не то слово. Кулаки стали каменными.
Пошел к председателю. Он и не выслушал. Бросил на ходу: «Не положено — и точка!»
С досады поехал я в райком, все рассказал секретарю. Тут же при мне он позвонил Бочкареву: стыдил, укорял. Тот чертыхнулся: недоразумение вышло, уладим. И как же поступило правление? Выплатили грош, но одной Катерине. Хотя она подменяла Лиду всего два месяца.
Еще одна выходка Бочкарева, совсем свежая. Возвратился после службы в армии мой двоюродный брат Николай. Он предан крестьянскому делу, землю любит. На хуторе у него семья: жена, малые детки, больная мать. Домашнее хозяйство никудышное. На хате провалилась соломенная крыша. Сгнил потолок, сарай завалился.
Правление утвердило Николая звеньевым по кукурузе. Сеяли, культивировали они гуртом, после поделили плантацию на участки. Все лето безвылазно ухаживал братан за «королевой», как величают кукурузу. Она оправдала старания ухажера. Такая вымахала, что с головой скрывался в ней всадник на коне.
Братан все силы и время отдал колхозному полю, в ущерб личному хозяйству. И упустил момент, когда мог выгодно купить шифер для кровли. Думал, что за его старание колхоз поможет.
Подошло время уборки. Кукуруза стояла как лес, не прорубиться. Долго с ней возились. Как вдруг мороз! Полгектара (из семидесяти) ушло под снег. Видя такое дело, Николай отпросился у бригадира на пару деньков, чтобы смотаться в Волгоград, купить у спекулянтов кровельный материал. Бригадир выразил сочувствие и отпустил.
Погода резко переменилась. За ночь снег потаял, пошел дождь. Поле превратилось в хлябь. Бочкарев рвал и метал. Приказал постороннему трактористу вывести комбайн Николая на делянку и срезать кукурузные бодылья. Агрегат, едва выехав за хутор, завяз в черноземе по самые ступицы. Еле двумя тракторами вытащили. Но по закону подлости, следом ударил сильнейший мороз. Тут как раз и Николай наш возвратился. Увидел свой искореженный и облепленный грязью комбайн, как пацан разревелся. Новенькая машина превратилась в кучу металлолома.
Но то полбеды. Через неделю будто с неба свалился корреспондент районной газеты. Со слов Бочкарева накатал презлую заметку, обрисовав Николая как нерадивого и беспечного колхозника.