Великая смута - читать онлайн книгу. Автор: Николай Плахотный cтр.№ 82

Что значит для творческого человека потерять рукопись? Коротко — горе великое. О глубине его знает лишь сам хозяин да очень близкие люди. Говоря казенным языком, отсутствие документальных свидетельств рождения произведения (в случае спора) делает автора, даже такого, как всемирно известный Шолохов, крайне уязвимым со стороны недоброжелателей, завистников, коими хоть пруд пруди в литературной среде. Шолоховскую рукопись надо было положить на стол еще и потому, что в либеральной отечественной, а также в зарубежной печати открыто, без стеснения говорили о свершившемся (и не наказанном!) литературном воровстве.

Позже Шолохову было брошено в лицо новое обвинение. Будто для прикрытия бесспорного факта отсутствия рукописного оригинала он придумал историю бомбежки своего дома в Вешенской. Израильская газета «Окна» посвятила этой теме большой очерк «Рукописи не бомбят», где «доказывалось», что никакой бомбежки и не было, как не было и гибели шолоховского архива. Надо сказать, что присуждение Михаилу Александровичу Нобелевской премии подлило масла в тлеющий костер.

Как эта грязная возня отразилась на душевном состоянии великого русского писателя? Безусловно, выбила из творческой колеи, а главное подорвала здоровье.

Одно время работал я в журнале «Коммунист». Как-то на редколлегии возник разговор: не худо бы редакции коснуться сложной темы — как идет поиск шолоховских рукописей. Явилось предложение: выйти на автора «Тихого Дона», ему первому и предоставить слово, хотя бы в форме обстоятельного интервью. Мне показалось, что работа вполне осуществима. За мной ее и закрепили. Уже на руках была командировка. И вдруг незадача. Меня валит с ног сильная простуда в сочетании с пневмоническим компонентом. В итоге — госпитальная койка.

Командировку переписали на спецкора Феликса Родионова. Я был уверен, что друг справится с задачей не хуже, а то и лучше меня. Это был классный журналист, имевший талант от Бога. Сам же без всякого наигрыша именовал себя репортером. Феликс умел вызвать на откровенность, «расколоть» самого закоренелого молчуна. А с Шолоховым предстоял ведь трудный разговор. Ради такого случая редакция раскошелилась: приобрела за валюту редкий в то время и дорогой портативный магнитофон.

В больницу до меня доходили слухи неутешительные. Родионов безвылазно прозябает в станичной гостинице, ждет звонка от Михаила Александровича. В «деле» участвовала своего рода группа поддержки — в лице писателя Виталия Закруткина, первого секретаря Ростовского обкома партии Бондаренко, а также местные партийные авторитеты. Бесполезно! Шолохов никого не принимал. На звонки домочадцы отвечали односложно: «Бате неможется».

Что остается делать нашему брату? Ждать да уповать на Бога.

Родионов извелся, изнервничался. Вторая неделя на исходе, а на магнитофонной ленте ни звука! Положеньице хуже губернаторского. Вдруг в гостинице переполох: «Появился Шолохов». Один, без провожатых. Сам поднялся на второй этаж. Постучал в номер.

— Ну, что, браток, скучаешь? — обронил Шолохов у порога. — Извини, что заставил ждать. Поехали-как в степь. Посидим рядом, погутарим.

Отправились куда глаза глядят. Расположились у подножья скифского кургана. В основном молчали. Так что до «Филипса» не дошло. Да впопыхах Феликс его и забыл в гостинице.

— Ну и что? — спросил я друга напрямик.

Родионов полез в карман, дрожащей рукой достал блистер с индералом (препарат от аритмии сердца). Да хватил не полтаблетки, как следовало, а целиком. Сбивчиво стал рассказывать о единственной встрече с писателем.

Когда Михаил Александрович узнал о намерениях редакции журнала, он онемел. После продолжительной паузы молвил шепотом:

— Выходит, я перед всем честным народом должен оправдываться. Значит, доказывать, что я не верблюд и не вор. Извини, брат, у меня на это нет ни сил, ни желания.

Феликс закончил так:

— По-моему, старик совсем плох. И в голове его, похоже, уже неземные мысли.

Сказано это было осенью семьдесят восьмого года, после второго инсульта. Многие только догадывались, а близкие знали наверняка, что это было следствием открытой травли. Но сильные мира не пожелали защищать великого художника от гнусных наветов. Почему? Вопрос пока что тоже остается открытым.

Литературный детектив без перерыва, плавно перешел во вторую серию. Она тоже заняла немало времени, полтора десятка лет. Среди действующих лиц объявился новый персонаж. Как ни странно, весьма заинтересованный в рукописи уже покойного классика русской и мировой литературы.

Журналист газеты «Московский комсомолец» Лев Колодный случайно (интуитивно?) вышел на вдову Василия Кудашова. И не только «вышел», но и глубоко проник в ее сердце: выведал великую семейную тайну. Оказалось, что все эти годы — более шестидесяти лет — рукопись «Тихого Дона» была спрятана в той же комнате коммунальной квартиры, где молодой Шолохов читал друзьям главы еще неопубликованного романа. Все эти годы и ютилась здесь вдова со своей единственной дочерью Натальей. Женщины жили более чем скромно: на пенсию, крохотный заработок да случайные пособия Литфонда. Возможно, мать и дочь согревала мечта: когда-нибудь сбыть с рук рукопись Шолохова за приличное вознаграждение и тем самым решить свои материальные проблемы. На этом и сыграл известный московский репортер.

И начался великий торг, который к тому времени уже, можно сказать, вполне соответствовал новой идеологии и общественной морали. То есть рыночной.

Лев Колодный, пользуясь своими связями и служебным положением, помог решить семье Кудашовых сначала квартирный, а затем и телефонный вопросы. Все, разумеется, за государственный счет. Таким образом стал третьим участником, которому была доверена великая семейная тайна. В одной из комнат (уже новой квартиры) ему был выделен стол, где он мог спокойно читать и даже переписывать наиболее интересные, с его точки зрения, страницы. Воспользовавшись оплошностью хозяев, унес часть архива в портфеле и на «воле» отксерокопировал сто с лишним листов. В это время Матильда Емельяновна уже тяжело болела. В конце лета 1995 года умерла.

Единственной наследницей и хранительницей рукописного фонда стала дочь Кудашовой. К тому времени уже созрел план продажи «пропавших» черновиков «Тихого Дона». По первому замыслу, их цену определили в 50 тысяч долларов. Вскоре цену пересмотрели, назначили новую — 500 тысяч! В печати появилась информация, что к «делу» подключился даже премьер Черномырдин, давший согласие выделить требуемую сумму из резервов родного Газпрома.

Через два года, вслед за матерью, ушла из жизни и Наталья Васильевна. Все тот же рак. Дочь не успела даже оформить завещание всего своего достояния вместе с чужой рукописью. Права на собственность Кудашовых кому-то перешли. Два года об этом не знали, к кому именно.

Все это время квартира стояла опечатанной. На всякий случай писательская организация (общественность) была на чеку. Кто станет хозяином шолоховского «клада», было тайной. Очень беспокоился Колодный! Несколько раз в сопровождении милиции он наведывался в подъезд роковой квартиры. Требовал от участкового инспектора, чтобы ее вскрыли. Но всякий раз получал твердый отказ.