Пепел и песок - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Беляков cтр.№ 58

ХТАША Нам всем уехать?

Я Наверное, надо уехать мне.

ХТАША (Смеясь, словно кашляя) Куда?

Я На другую квартиру.

ХТАША Какую? У тебя ничего нет в этом городе. Ты голодранец!

Я Мне дадут аванс за Бенкендорфа, сниму что-нибудь.

ХТАША Весь твой аванс уйдет на один месяц оплаты. Ты знаешь цены в Москве? На что ты будешь жить? Ты у нас катаешься как сыр в масле.

Я (гляда в слепые глаза Геродота) Я заберу лишь Лягарпа, Брунгильду и Бенки. Больше мне ничего не надо.

ХТАША Как красиво! Благородный художник. А вещи? Все барахло, что я тебе покупала, — оставишь?

Я Оставлю.

ХТАША Ты не выживешь в Москве, ты сдохнешь! Твои сценарии никому не нужны. Какие-то прохиндеи пообещали тебе пять рублей, и ты счастлив, стучишь по ночам на своей железяке. Мы это терпим: ах, у нас тут творец, демиург.

Я Хташа, прекрати этот гур-гур.

Темные круги под глазами Хташи разбухают, завариваются отравленным чаем. Она нависает надо мной, скрежещет драконьими зубами.

ХТАША Гур-гур? Выучил новое выражение? Причастился к высокому? Два раза выпил водки с самим Йоргеном? А рассказать тебе, как ты оказался в МГУ? Рассказать?

Я (растерянно) Я знаю, как. Ты о чем?

ХТАША Папа слишком интеллигентен, поэтому никогда не позволял себе об этом вспоминать. И я молчала, чтобы ты не комплексовал. А теперь я могу рассказать. Твоя бабушка дала огромную взятку декану. И все экзамены для тебя прошли очень легко.

С кухни доносится яростный крик дочери.

Я (чуть качнувшись от этого крика) Что ты мелешь? У бабушки только пенсия.

ХТАША Хо-хо. Твоя бабушка не так проста. Что ты знаешь о ней? Тебя никогда не интересовало ничего, кроме твоих закорючек. Сю-же-тов! Все иное ты удаляешь из организма.

Я Мне надо позвонить.

Моя квартира в Таганроге. Забытый, забытый ИНТ. Но пусть возникнет, мелькнет на прощанье. На кухонном столе дребезжит телефон, все тот же, чья серая трубка хранит останки блинного теста от рук бабушки.

Трубку снимает мужская рука. Мы не видим лица и держим интригу.

— Слушаю, да! — голос далекий, но знакомый, как звон стакана в плацкарте. — Слушаю! Кто это? Санька, ты? А это я, Карамзин, папка друга твоего. Санька, как хорошо, что ты позвонил. У тебя прям сердце-вещун.

Теперь, оператор, покажи нам крупно лицо абонента. Он по-родному нетрезв, озирается, щурится:

— Санька, давай приезжай.

— Куда?

— Сюда. Насчет билетов я договорюсь. Короче, померла бабулька твоя… Письмо оставила. Неужели нет водки в квартире?

Я вздрагиваю в номере «Перла», поднимаю голову с плахи: спал на столе, подстелив бланки гостиницы, изможденные моими ночными иероглифами.

За желтыми шторами слышится похмельный шум волн. В коридоре гнусаво поет самый крепкий актер фестиваля, Фишка, бьется об двери, возвращается в номер, чтобы дожить до следующего заката.

Катуар не пришла. Лягарп в той же позе на подушке, чемодан так же открыт. В ванной струится из крана солоноватая тоска. Ничто не тронуто, не хватает для преступной картины только очерченных мелом контуров на полу. На понт берешь, начальник? Врешь, не возьмешь!

Я встаю, я готов к семинару для молодых сценаристок, не стану даже переодеваться. Желтые пятна на рубашке? А нам все равно, а нам все равно. Пусть полюбят нас с пятнами, таких.

И чтоб не тратить хронометраж на чепуху, шепот героя за кадром («Катуар, Катуар…»), хромые проходы по коридорам и лестницам с затрудненным дыханьем, под дрожащую камеру, сразу — в конференц-зал. С корабля, бля, на бал, как шутил Карамзин незадолго до смерти.

— Здравствуйте, дорогие сценаристы!

Они заслонились от моего излучения щитами своих ноутбуков, глупыши. Вам не спастись, я взращен непобедимой Брунгильдой, она раздавит ваши жалкие яблоки, вы подавитесь этим пюре.

— Вы, наверно, надеялись увидеть статного красавца, сверхчеловека, а под видом Марка Энде вам подали заморыша? Кто расстроен, тот может идти.

— Что вы? Мы очень рады вам! — Кричит издали девушка с талантливой грудью под розовой майкой.

— Как славно! Хозяева фестиваля предложили мне выбрать любые темы для семинара. Но сегодня ночью я подумал: а кому это нужно? Научить я ничему не смогу, даже пользоваться песком…

— Чем?

— Песком.

Сценаристы смеются, потеют. Как им дороги все мои издевательства! Девушка в розовой майке уже сделала ай-яй-яй-фоном пятнадцать кадров с фазами мелкой тряски Марка, чья голова и плечики едва возвышаются над столом неопрятным бюстом.

— Но я кое-что придумал. По образованию я историк…

— Вы говорили в интервью, что физик.

— Врал. Историк. Справку показать?

— Мы верим!

— И поэтому предлагаю вашему вниманию не семинар, а послушать мою историческую драму. Стихи, написанные во время бессонницы. Вы присутствуете на премьере, гордитесь. Цветов не надо, у меня на них с недавних пор аллергия. А потом все — айда купаться, через речку прыгать! То есть через море.

— Давайте! Читайте!

— Сперва маленькое пояснение для вас, малообразованных. У Михаила, первого из династии Романовых, был любимый постельничий, боярин Михалков. Это исторический факт. А дальше уже — версия от Марка.

— А можно включить диктофон? А веб-камеру?

— Делайте что хотите, — я поднимаюсь, держа в руках бланки отеля, свернутые в дуду.

ЛАЗУРНЫЙ ЦАРЬ

Драма в 2-х сценах

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Опочивальня Михаила Романова. Он сидит на своем ложе, задумчив. Напротив стоит Михалков, постельничий царя. Михалков оглаживает бороду, ждет указаний государя.

РОМАНОВ Закрой окно, зело здесь хладно.

МИХАЛКОВ Как скажешь, государь. (Закрывает ставни)

РОМАНОВ Апрель уж на дворе — а мраз январский. О, Русь, печальная страна.

МИХАЛКОВ Ты, государь, невесел ныне. Откуда черным мыслям взяться? Ты молод, полон сил, твоя держава наконец свободна. Лях повержен. Народ, с колен поднявшись, готов вслед за тобой идти, куда велишь, и верю я — чрез дюжину годов тут будет рай земной…

РОМАНОВ Постой! Постой! Ты замечал, что тут, в Кремле…

МИХАЛКОВ (с тревогой) Что, государь?

РОМАНОВ Особый дух?