Бог ненавидит нас всех - читать онлайн книгу. Автор: Хэнк Муди cтр.№ 3

— Ах, Дино, — произнес я, — тот самый твой приятель, которого зовут как домашнего ящера у Флинстоунов.

— Эта шутка не была смешной даже в самый первый раз. И от шести тысяч повторений остроумнее не стала.

Дафна вся напряглась, явно готовая поскандалить и ожидающая для этого лишь малейшего повода. Я же оказался полным кретином и этот повод ей дал.

— Ну да, Дино, — продолжил я свои рассуждения, — тот самый гениальный художник, которому уже сколько? Да, кажется, уже тридцать лет, а он по-прежнему живет с родителями.

— Ты, твою мать, прекрасно знаешь: у них там, в Италии, так принято. Не то что в нашем сатанинском обществе потребления. Для них семейные ценности хоть что-то еще да значат.

— Ну, как скажешь. Я одно наверняка знаю: настоящие гении с родителями не живут.

Реакция Дафны была стремительной, действенной и едва ли не смертельной для нас обоих. Она вцепилась мне в руку и дернула меня — а вслед за мной и руль — к себе. Я дернулся в другую сторону, чтобы выправить руль, а Дафна, не выпуская мою правую руку, принялась лупить меня свободным кулаком по голове и шее, со всей силы и как могла быстро. Если, положим, сил у нее было и не так уж много, итоговые очки она сполна добирала за счет скорости.

— Ненавижу консьюмеризм! — провизжала Дафна.

Машину стало разворачивать поперек дороги, медленно, но неудержимо. Левой рукой я пытался совладать с управлением, а правой, на которой висела Дафна, отражал бесконечно сыпавшиеся на меня удары.

— Ненавижу консьюмеризм! Ненавижу общество потребления! — выла раз за разом Дафна, чем-то напоминая впавшего в экстаз монаха.

Вот нас развернуло на сто восемьдесят градусов, и я даже успел заметить, с какими лицами неслись в нашу сторону водители еще недавно попутных, а теперь на мгновение ставших встречными автомобилей. На этих лицах были написаны страх, потрясение и злость на непредсказуемость этого мира. Моя физиономия непроизвольно расплылась в улыбке, и с этой идиотской гримасой я дождался того момента, когда наш «сивик» завершил полный разворот и впечатался бортом в центральный разделительный барьер на шоссе.

Некоторое время мы с Дафной так и просидели на аварийной полосе, не вылезая из машины, — молча и неподвижно. Вдруг Дафна распахнула свою дверцу, бегом пересекла три шоссейных ряда с достаточно напряженным движением и скрылась из виду в заснеженной придорожной лесополосе.

Я со зла изо всех сил врезал кулаком по рулю. Я прекрасно понимал, что имею полное право бросить ее там — пусть, черт возьми, проветрится, а потом ловит попутку. Ничего с ней не случится, рано или поздно доберется до дома, пусть даже злая как сто чертей. Пусть она даже никогда теперь не простит меня. Плевать! Да пошла она на хрен. Мне до нее больше дела нет. Ссора Номер Два примерила на себя майку лидера. Обратного пути уже не было.

Я еще несколько раз изо всех сил огрел руль, в голос матеря Дафну, Дино, самого себя и даже моих родителей — а чего они оказались такими козлами, что мне пришлось не ехать домой на праздники, а переться в дурацкую поездку с этой придурочной бабой. Слегка отведя душу, я наконец отстегнул ремень, выбрался из машины и, в свою очередь, устроил реалити-шоу по мотивам «Фроггера», лавируя между несущимися по скоростной автостраде машинами. Почему-то я был уверен, что мне удастся найти Дафну.

Это действительно оказалось делом нетрудным. Она рухнула на колени буквально в каких-то тридцати ярдах от обочины. Я медленно подошел, раз за разом произнося ее имя и пытаясь оценить, в каком эмоциональном состоянии она сейчас находится. Молчание, которым она меня встретила, я принял за хороший признак и рискнул подойти вплотную и положить руку ей на плечо. Резкая боль в моем собственном плече весьма наглядно и более чем ощутимо показала, насколько неправильно я умудрился просчитать ситуацию.

Нож с выкидным лезвием — это был еще один ее итальянский сувенир. С собой же она его стала таскать днем и ночью после того, как на территории кампуса кто-то изнасиловал одну из студенток. Резким движением Дафна выдернула нож из моего плеча. У меня как раз хватило времени на то, чтобы вскрикнуть, прежде чем она ударила ножом снова. На этот раз — в бедро. Затем я увидел лезвие, нацеленное мне в грудь, и, повинуясь наконец проснувшемуся инстинкту самосохранения, с размаху оттолкнул Дафну локтем. Она потеряла равновесие и неловко, даже почти комично повалилась спиной в неглубокий сугроб. Я шагнул было к ней, однако нога отозвалась острой болью и подогнулась; я рухнул на колени и перекатился на спину, заливая снег кровью. Перед моими глазами распахнулось низкое серое небо, и я стал ждать смерти.

На пасхальном вечере у Киршенбаумов в 1984 году, разогретые кошерным вином и уже бурлившими в нас гормонами, мы с тринадцатилетней Таной Киршенбаум стали целоваться в укромном уголке, пока взрослые думали, что мы, как и положено детям, ищем афикоман [2] . Я даже набрался наглости пощупать Танину грудь — уже тогда восхитительную, а с тех пор ставшую только краше — и щупал, пока Тана это дело не пресекла. Не то чтобы я ей не нравился, просто она уже в те годы сумела понять, что я в данном плане товарищ ненадежный. Что ж, упустив победу на личном фронте, я вместо подруги обзавелся сестрой. Начиная с того дня, Тана долгие годы выступала главным стратегом всех моих романтических кампаний. Она помогала мне спуститься с небес на землю и реалистично посмотреть на бурление моих чувств, а когда очередной «вечной любви» наступал конец, терпеливо выслушивала, как я каюсь во всех грехах. Взамен я всегда готов был дать Тане мудрый совет по поводу ее собственных сердечных дел. Ей как-то все больше везло на долгие объятия да многозначительные взгляды, а вот на глубокую греблю — не везло.

— Да он просто пидор, — таков был обычно мой вердикт.

Если не считать прошлый День благодарения — трудно поверить, что с Праздника Величайшей Неблагодарности прошел уже год, — Киршенбаумы приглашали нас к себе на все основные даты. Так уж получилось, что у обоих моих родителей с родственными связями негусто: мамин клан правоверных протестантов по большей части остался где-то в глуши ее родной Индианы. Отцовские же родственники — назвать их оступившимися католиками было бы, пожалуй, чересчур комплиментарно, учитывая всю глубину их падения, — постоянно грызлись не на жизнь, а на смерть, что совершенно исключало какие бы то ни было личные контакты между ними. Ларри Киршенбаум, трижды защищавший отца в суде, когда того обвиняли в управлении автомобилем, скажем так, «под парами», был, считай, его единственным другом. Это, впрочем, не мешает моему почтенному предку подозревать, что, приглашая нас на праздник, Ларри всякий раз списывает стоимость съеденного на представительские расходы. Разумеется, об этих своих подозрениях отец непременно напоминает нам всякий раз, когда мы садимся в машину, чтобы ехать к Киршенбаумам.