Мертвые могут танцевать - читать онлайн книгу. Автор: Илья Стогов cтр.№ 8

Как-то я был в Италии и там ездил посмотреть на древний, давно не обитаемый монастырь Монте-Кассино. Он лежит на вершине зеленого-зеленого холма. Карабкаться на вершину нужно приблизительно полчаса. По сторонам дороги там росли настоящие оливки. Рядом со мной шло еще несколько людей. Иногда мы смотрели друг на друга и улыбались.

Я видел самые знаменитые монастыри планеты и могу сказать: все они лежат на вершинах холмов. Запыхавшийся, ты наконец добираешься до вершины, и улыбающиеся монахи протягивают тебе стакан холодной воды.

И только в моей собственной стране дорога на небеса проложена под землей. Под зеленым лаврским холмом расположено гигантское средневековое кладбище. Здесь похоронены все, о ком вы вспоминаете, когда слышите слова «Киевская Русь» — от Нестора-летописца до Ильи Муромца. Здесь, под землей, они жили, здесь похоронены, здесь и лежат уже тысячу лет.

Взмокший, с расширенными зрачками, ты, пригибаясь, крошечными шажочками двигаешься вперед, а по сторонам в стеклянных футлярах лежат мертвые люди. И могучую веру дедов ты начинаешь понимать не мозгом, а ежащейся в истерике кожей. Обжигаясь о догоревшую свечу, ты долго ползешь по темным, узким, беспросветным подземным коридорам, сгибаешься все ниже, ползешь все глубже — а там, в самом конце, нет ничего, кроме древних костей… Очень похожих на твои собственные…

И вот я думаю: почему наша вера так темна? Почему из всех смыслов жизни русские всегда выбирают смерть? Воистину, ты для меня странна, моя собственная страна…

В Петербурге у меня был приятель, чиновник из Смольного. Он курировал молодежь: был не дурак выпить, дружил с рок-н-ролльными музыкантами и при каждой встрече ныл, чтобы я спродюсировал ему татуировку на плечо. Иметь татуировку ему хотелось, а платить за нее — нет.

Я был знаком с парочкой тату-мастеров. Мне не хотелось во все это ввязываться и лишний раз кого-то просить, но в конце концов я позвонил-таки в тату-салон. Мастер сказал, что сегодня не занят, мы можем подъехать. Смольнинский приятель воодушевился, по селектору вызвал гараж, заказал «Волгу» с мигалкой, и мы поехали.

Мастерская располагалась на набережной канала Грибоедова, неподалеку от Гороховой. Тату-умелец усадил приятеля в кресло. Делать татуировку — долгая история. Пару раз я выходил на лестницу покурить. Потом сказал, что схожу, прогуляюсь.

Мне хотелось выпить кружку пива, но в том районе выпить кружку пива было негде. Горбатые мостики, узкие улочки. Народу — никого. Когда-то здесь жили герои Достоевского, но мертв Достоевский, и разбежались из района его герои. Вечером набережные канала темны и пусты. Выпить кружку пива здесь было негде.

Уйдя за три квартала от тату-мастерской, я обнаружил булочную, в которой имелся отдельчик с разливным пивом. В те годы это было возможно: обычная булочная, справа лежат булки и дремлет кассирша, а слева наливают пиво и стоят три дребезжащих столика. Я сел.

С собой у меня была толстая книжка. Это было прекрасно: пить холодное пиво, читать книжку и знать, что времени хватит выпить еще одну кружечку, но на две уже точно не хватит, так что можно и не спешить.

Кроме меня в булочной сидел всего один клиент: пожилой неопрятный дед в таком дореволюционном пальто с бобровым воротником. Приятного вечера не вышло: стоило мне купить свое пиво, и дед тут же подсел поближе, стал лезть с разговорами и мешать читать.

Сперва я пытался быть вежливым. Потом пробовал демонстративно не слушать. Потом думал даже уйти, поискать другую булочную с пивом. Дед не отставал, бубнил, портил мне жизнь.

— Вот Дима… — говорил он. — А с другой стороны, вот Лёва…

Я кивал и злился.

— Диме я возражал вот так… — не успокаивался он. — А Лёве вот этак…

Я опять кивал, но злился чем дальше, тем меньше.

Понемногу до меня доходило, что вдрабадан пьяный собеседник говорит странные вещи. Дима, о котором шла речь, явно был академиком Дмитрием Сергеевичем Лихачевым. А Лёва — историком Львом Николаевичем Гумилевым. Но кем, черт возьми, был сам дед в бобровом воротнике?

— К Лёве как-то пришли журналисты. Говорят: «А можете изложить свою теорию этногенеза кратко и просто?» Он говорит: «Конечно, могу!» Они спрашивают: «А в триста строк можете уложиться?» Он говорит: «Конечно, могу! Для вас, уважаемые, могу даже в три предложения уложиться!» Они говорят: «В три предложения? Всю теорию этногенеза? Как такое возможно?» Он говорит: «Возможно-возможно! Готовы записывать?» Они достали перья и приготовились. Говорят: «Мы готовы!» Лёва им отвечает: «Раз готовы, то пишите: сначала ни хуя — потом нихуя-а-а себе! — а потом опять ни хуя! Успели?»

Откидываясь на расползающемся стульчике, дед хихикал:

— Хи-хи-хи!

Потом он наконец встал и начал прощаться. На чумазом столе он оставил недопитую кружку бледно-желтого пива. И с этого ракурса я все-таки узнал его. Собутыльник тоже был академиком. Ведущим спецом по древнерусской культуре.

Пошатываясь, он побрел к выходу из булочной. На пороге обернулся и сказал, что Золотая Орда — вот корень всех проблем современной России.

А я в тот момент как раз собирался съездить в Монголию. Мне хотелось проехаться из Европы в Азию тем же маршрутом, каким за семьсот лет до меня проехался венецианский жулик Марко Поло.

Самолетом из Москвы я долетел до Алма-Аты (Казахстан). К югу лежали горы Кюнгей-Але-Тоо, а за ними начинались бесконечные пустыни Центральной Азии. Марко Поло уверял, что в его времена тамошние содержатели караван-сараев в плане гостеприимства предлагали путникам собственных жен. К моменту, когда сюда приехал я, от традиции не осталось даже следов.

Я сел на дребезжащий казахский автобус, доехал до железнодорожной станции «Дружба», встал в очередь на границе, долго ругался с китайскими пограничниками (они хотели тысячу долларов взятки, а я предлагал им два доллара — сошлись на трех), потом долго ехал через Синьцзян-Уйгурский укрепрайон (сплошные рвы, надолбы и колючая проволока), а потом оказался в первом большом китайском городе Урумчи.

На Urumchi-Railroad я вылез из автобуса, и меня тут же попыталась ограбить банда русскоговорящих цыган с ножами. Они приняли меня за челнока и намеревались отобрать товар. Я сказал, что товаров у меня нет. Цыгане расстроились. После некоторого торга я все-таки согласился уплатить им $8 на всех.

Мы расстались довольные друг другом. Цыгане получили $8, а я получил возможность рассказать вам об этом эпизоде.

В Китае на железнодорожный перрон можно попасть, только имея билет. Проходы перекрыты полицией, «зайцев» заворачивают. При этом в кассах билеты не продаются никогда. Поэтому пассажиры, сбиваясь в мобильные отряды, лезут через заборы, штурмом берут заколоченные двери, пролезают под ограждениями и выламывают доски в заборах.