Жизнь замечательных людей - читать онлайн книгу. Автор: Вячеслав Пьецух cтр.№ 46

Старший бухгалтер Нашатырев тем временем говорил:

– Следовательно... то есть не следовательно, а исходя из того, что так называемый хомо сапиенс развивается количественно, а не качественно, что его жизнь, главным образом, состоит из случайностей, нелепостей, бессмысленных устремлений и разного рода бед, что у него есть душа, которая ощущает себя бессмертной, в то время как сам он не сегодня-завтра сгинет стопроцентно и навсегда... так вот, исходя из всего этого, можно предположить: человек есть своеобразное заболевание природы. Вероятно, начало роду человеческому положила какая-нибудь сумасшедшая обезьяна, которая укоренила в потомстве свой сдвиг по фазе. Потом обезьяний недуг сам собой превратился в норму, но в действительности это был натуральный сдвиг. Ведь что ты, положим, скажешь о лошади, если она внезапно заговорит? ты скажешь, что это чистая патология, а не лошадь, тем более если она помаленьку начнет эволюционировать в сторону паровоза, тем более если она примется уничтожать окружающую среду...

Рассуждения Нашатырева прервали аплодисменты, квелые такие аплодисменты, точно белье, вывешенное для просушки, вдруг захлопало на ветру. Движков стал в беспокойстве оглядываться по сторонам и не сразу понял, в чем заключалось дело: это всего-навсего появился на трибуне подлец Московкис, чтобы огласить программную свою речь. Поскольку нужно было показать вид, что он отлично знает цену вероломной политике подлеца, Тимур наугад раскрыл книгу и стал читать.

«Константин неуклюже высвободил из-под себя ноги, растянулся на земле и подпер голову кулаками, потом поднялся и опять сел. Все теперь отлично понимали, что это был влюбленный и счастливый человек, счастливый до тоски; его улыбка, глаза и каждое движение выражали томительное счастье. Он не находил себе места и не знал, какую принять позу и что делать, чтобы изнемогать от изобилия приятных мыслей. Излив перед чужими людьми свою душу, он наконец уселся покойно и, глядя на огонь, задумался».

Движков оторвался от книги, с тоской посмотрел в потолок и сказал себе, дескать, тут задумаешься: одни люди из кожи вон лезут, чтобы обессмертить свое имя, и тем не менее прозябают в полной безвестности, а другие, гляди, и затесались в историю, хотя бы они занимались форменной ерундой. Вот Жан-Поль Марат – этот отлично знал, как делаются дела. Иностранец, аскет, урод, самоучка, бродячий психотерапевт, графоман, мстительный завистник, вообще прямо патологическая штучка, к тому же страдавшая манией преследования, эпилепсией и какой-то страшной болезнью кожи, а нет в России такого большого города, где не было бы улицы его имени, даром что он француз! Вот в чем тут загвоздка? где решение всех проблем?! Ну написал человек сотню ругательных писем членам Учредительного собрания, ну издавал газету под глупым названием «Друг народа», в которой печатал злобно-провокационную чепуху, например, утверждал, будто парижан кормят отравленным хлебом, ну как-то потребовал казни ста тысяч аристократов, ну собственноручно расклеивал по Парижу афиши с призывами к диктатуре пролетариата... – собственно, вот и все. Это, впрочем, если не считать, что его зарезали, как овцу. Трагическая смерть – разумеется, аргумент, но, с другой стороны, спрашивается: а во имя чего пал этот пламенный мизантроп? Объективно говоря, во имя изобретения консервов, восстановления монархии и русской кампании Наполеона, который в конце концов накликал на Монмартр донских казаков, а те, в свою очередь, дали прикурить парижским субреткам и обогатили французскую культуру понятием о «бистро».

Или вот Эрнесто Че Гевара, стрелок по составу крови, который тоже погиб нелепо-трагически, но прежде прославился на весь мир... Иностранец, аскет, врач-дерматолог по образованию, сам с детства страдавший жестокой астмой, таскался он, таскался по лепрозориям Южной Америки, потом случайно встретился в Мехико с адвокатом Фиделем Кастро, сел на «Гранму» и поплыл спасать неведомый кубинский народ от бедности, невежества и еще той довольно туманной скорби, которая у латиноамериканцев, кажется, называлась – гринго-империализм. После он совершил героический рейд из предгорий Сьерры-Маэстры в провинцию Лас-Вильяс, за что был произведен в майоры Повстанческой армии, победоносно въехал в Гавану на американском вездеходе вместе со второй супругой Алеидой Марч, после был назначен директором Национального банка, а затем министром промышленности, однако на мирном поприще себя не нашел и отправился спасать неведомый боливийский народ от бедности, невежества и гринго-империализма. Тамошние страдальцы приняли его холодно, в результате кубинский десант вскоре перебили правительственные войска, а сам Че Гевара был расстрелян в селении Игера младшим лейтенантом Марио Тераном, который в историю не вошел. А вот Че вошел, несмотря на то, что нынче по Гаване бродят совершенно лысые собаки, в универсальном магазине на авенида Де Лос Президентос торгуют исключительно домашними тапочками, а жители острова Свободы с тоскою смотрят в сторону Одессы, которая и прежде-то была далеко, а теперь отстоит губительно далеко...

– Послушай, Нашатырев, – сказал Тимур своему соседу. – Ты часом не знаешь случая, чтобы какая-то революция дала глубоко положительный результат?

– Нет таких случаев! нет и не может быть! В частности, по той простой причине, что всякая революция стремится как-то устроить нищих, но ведь нищенство – это редко когда следствие необходимости, а чаще специальный настрой души!.. Ну, то есть все, чего ни коснись, свидетельствует о том, что человек есть своеобразное заболевание природы, и, как всякое заболевание, оно должно себя исчерпать. Одно из двух: либо этот биологический вид выродится в придаток к сотовому телефону, либо он вернется к естественному способу бытия...

– Это примерно как?

– А так, как, например, существует наш сторож Иван Ильич: сидит себе человек на солнышке и сидит! Стихов не пишет, в интригах не участвует, пользуется известностью только среди соседей по этажу, в Англии не бывал, – а ты посмотри на его физиономию: такое выражение, точно он освоил всю философию от Аристотеля до Ясперса и в результате пришел к заключению, что все это полная чепуха.

Заслышав слово «интрига», Движков подумал, что уже давно должен был бы объявиться саратовский оппонент, – видимо, дело плохо, видимо, его точно перехватили молодчики из частного охранного агентства «Каменная стена». Тут он, конечно, дал маху, понадеявшись на авось; нет чтобы подстраховаться, например, загодя спрятать саратовского оппонента в сторожке у того же ночного сторожа Ивана Ильича, – тогда подлецу Московкису век было бы не видать председательского молотка... Вообще этот самый Иван Ильич тоже в своем роде замечательный человек, ибо он как-то умудрился пропустить Финскую кампанию и Великую Отечественную войну...

– Ведь на самом деле в Англии побывать, – продолжал старший бухгалтер Нашатырев, – это извращение какое-то, потому что до нее три тысячи километров, это так же противоестественно для человека, как существование под водой...

Движков, впрочем, его не слушал; он был так расстроен историей с саратовским оппонентом, что с горя раскрыл книгу и стал читать. «Огонь ли так мелькнул, или оттого, что всем хотелось разглядеть прежде всего лицо этого человека, но только странно так вышло, что все при первом взгляде на него увидели прежде всего не лицо, не одежду, а улыбку. Это была улыбка необыкновенно добрая, широкая и мягкая, как у разбуженного ребенка, одна из тех заразительных улыбок, на которые трудно не ответить тоже улыбкой...»