О нас троих - читать онлайн книгу. Автор: Андреа де Карло cтр.№ 19

— С чего ты взяла? — я не собирался сдаваться так просто.

— Я видела, с каким лицом ты стоял, — сказала Мизия. — Спал на ходу. Витал где-то далеко.

Я хотел сказать, что она ошибается, но с ней меня всегда тянуло говорить правду, какой бы неприятной она ни была. Мизия так себя вела и так на меня смотрела, что ходить вокруг да около казалось немыслимым. Я сказал:

— Просто на самом деле это фильм ваш с Марко. Ну, может, еще и Сеттимио Арки, раз уж он так вошел в роль продюсера. Но мне тут особо делать нечего. Вообще нечего. Я по большей части подпираю стенку, как носильщик в ожидании поезда, и чувствую себя дурак дураком.

Мизия слушала очень внимательно, чуть наклонив голову и приоткрыв рот. Я надеялся, что она будет уверять меня в обратном, объяснять, как много я значу и что снять фильм без меня совершенно невозможно; но она ответила:

— Да, я знаю.

Я промолчал; ощущение своей ненужности обдало меня ледяным холодом, словно течение в северном море. В голове вихрем проносились картины в разных ракурсах: Марко и Мизия о чем-то увлеченно говорят в углу большой пустой гостиной, они стоят совсем близко друг к другу, они заодно, как влюбленные, для них не существует ничего, кроме их взглядов, неуловимых движений губ и рук, импульсов, понятных только им одним. Эти картины сводили меня с ума; я был готов отпустить руль, надавить на газ и разбиться в лепешку о первое попавшееся препятствие.

— Но ведь это коллективная работа, — сказала Мизия. — Ты являешься частью единого целого, и это приносит удовлетворение, разве нет?

— Не в этом случае, — сказал я. — Я ничего в вашем фильме не понимаю, целыми днями таскаюсь с лампой и подыхаю со скуки, пока вас с Марко уносят порывы вдохновения, а остальные таким странным образом развлекаются.

Мизия смотрела в окно на проносящиеся мимо вспышки фонарей. Она казалась девочкой-подростком, она была такая естественная, упрямая, жизнерадостная, что мне было страшно и невольно хотелось ее защитить.

— Меня от кино в сон клонит, — сказал я. — Последний раз я ходил в кинотеатр, когда мне было лет девять-десять, мы с тетушкой смотрели старые вестерны.

Мизия глубоко вздохнула и повернулась ко мне; у нее был такой же взгляд, как когда Марко подначивал ее стать главной героиней фильма.

— Ливио, — сказала она, — ты потрясающе рисуешь. Почему ты не займешься этим, вместо того чтобы чувствовать себя носильщиком при Марко?

Я не ожидал такого искреннего, дружеского участия; оно побуждало меня принять, наконец, твердое решение, и я сказал: «В каком смысле?»

— В смысле, что ты должен рисовать. Рисовать и выкинуть из головы все остальное. Выкинуть из головы фильм, да и крестовые походы тоже.

— А как же Марко? — спросил я, чувствуя себя хвастуном, которого подталкивают к трамплину, откуда он совершенно не собирался прыгать.

— Марко поймет, — сказала Мизия. — Если ты объяснишь, что тебе это нужно. Ты же видишь, насколько он поглощен фильмом, ему сейчас ни до чего.

— Но рисование — не работа, — сказал я, и мой голос в жестяной коробке машины прозвучал ужасающе громко. — Оно не имеет никакого отношения к реальности.

— Не думай об этом. — Мое упрямство стало выводить Мизию из себя. — Думай о рисунках. И, бог мой, не ограничивайся одними миниатюрами. Пиши большие картины, полотна. Красками. Давай же. Не бойся.

— Я не боюсь, — сказал я, уже жалея, что только что по собственному желанию отказался от участия в съемках.

— Вот и хорошо, — сказала Мизия. — Тебе уже двадцать три года, пора заниматься тем, чем действительно хочется.

Тем временем мы добрались до ее дома; я был в таком смятении, что чуть не угробил оба правых колеса, налетев на бордюр, протянул руку, чтобы не дать Мизии стукнуться головой, и тут же отдернул, испугавшись, что мой жест покажется ей двусмысленным; она расхохоталась.

Я, конечно, всегда легко поддавался чужому влиянию, но Мизия Мистрани оказалась первой, кто так неожиданно просто указал единственный путь, по которому мои ноги могли шагать сами собой, торопливо или лениво, в зависимости от настроения. Поздно ночью, несмотря на усталость и сумятицу в голове из-за фильма Марко, я, едва придя домой, немедленно достал лист бумаги размером метр на полтора, карандаши, кисти, поставил пластинку Rolling Stones «Let it Bleed» и начал рисовать.

Почти не задумываясь, я провел линию карандашом, потом вдруг перешел на акварель, легкие прикосновения кисти оставляли за собой на пористой бумаге водянистые разноцветные полосы и озера. Получалось что-то вроде сильно смазанного пейзажа, непривычные холмы, увиденные из окна мчащейся на полной скорости «феррари», уносящиеся вдаль, в убегающую перспективу, облака, поля, деревья, животные. Это не шло ни в какое сравнение с маленькими полубезумными акварельками, которые я писал до сих пор; я, как ненормальный, рисовал до полшестого утра, подкрепляясь разве что парой сигарет с травкой, несколькими кусочками швейцарского шоколада да бесконечно повторяющимися открытыми аккордами Кита Ричардса. [15]

Время от времени перед моим мысленным взором возникала Мизия, как она смотрела на меня, сидя в моем «фиате» у своего дома, я снова ощущал ее настойчивую искренность, передающиеся мне волны нетерпения. Мне казалось, что я рисую главным образом для нее, чтобы удивить ее, показать, что и я на что-то способен; и чем дальше, тем больше сам удивлялся тому вдохновению и энергии, какие вкладывал в картину, тому яростному напряжению, какое толкало меня вперед.

В шесть утра я прикончил швейцарский шоколад, потом полчаса полежал в ванне, совершенно не чувствуя усталости: я так возбудился, работая, что никак не мог прийти в себя.

В семь утра я, как обычно, заехал за Марко. Он уже ждал меня у подъезда, ходил взад-вперед по тротуару, целиком поглощенный мыслями о фильме. В машину он сел с таким естественным и спокойным видом, что мне стало не по себе: ему и в голову не приходило, что я могу куда-то от него деться. Я почувствовал себя предателем; забыл все, что собирался ему сказать о своем уходе.

Он хлопнул меня по руке и сказал:

— Я нашел квартиру.

— Как квартиру? — довольно тупо спросил я.

— Так, квартиру, — повторил он. — Вчера вечером возвращался со съемок, увидел объявление и договорился, что утром зайду посмотреть.

Я не верил своим ушам: мне уже давно казалось, что он никогда не сумеет наладить столь прочную связь с практической жизнью. Но и в этом сказалось влияние Мизии: она побуждала его быть взрослее и свободнее, изумлять самого себя и других своими дремавшими до сих пор способностями.

— А деньги? — спросил я.

— Она недорогая, — сказал он таким тоном, словно я силой пытался стащить его с небес на землю. — В любом случае это неважно. Я что-нибудь придумаю.