Уто - читать онлайн книгу. Автор: Андреа де Карло cтр.№ 45

Я погрузился в темноту без всякого проблеска, канул в бездну без возврата, но вдруг бледная полоска света просочилась сквозь мои веки, и мне пришлось вернуться на поверхность звуков и ощущений, точно подводной лодке, которую канатами вытащили со дна, где ей было так хорошо.

Он открывает глаза, он лежит на полу, Марианна, склонившаяся над ним, смотрит на него, зрачки ее расширены от ужаса. Витторио припал ухом к его рту.

– Да, он дышит, – говорит он с тревогой, смешанной с яростью. Подкладывает руку ему под затылок, поддерживает его голову.

Нина плачет беззвучным плачем, сидя на полу, прислонившись спиной к холодильнику, Джеф-Джузеппе стоит рядом с мертвенно-бледным лицом.

– Все в порядке, все в порядке, – попытался сказать я но мне никак не удавалось вновь обрести голос, мне понадобилось несколько секунд, чтобы меня наконец услышали.

– Но что же все-таки случилось? – спрашивала Марианна вне себя от волнения, желания понять, а может быть, и просто страха. Она даже не сняла сапог, Джеф-Джузеппе и Витторио тоже, от рифленых подошв растекались по ковру ручейки тающего снега.

– Он перестал дышать, – подала от холодильника голос Нина, порой он срывался на визг, она дрожала и шмыгала носом, как ребенок.

– Как это, перестал? – спросил Витторио своим голосом-мегафоном. – Сознание потерял или что?

– Просто перестал, и все, – сказала Нина. – Сказал, что перестанет дышать, и перестал.

Марианна смотрела на меня, бледная, трясущаяся, словно ей предстояло великое посвящение.

Но сейчас у меня не было никакого желания разыгрывать мелодраму, я приподнялся и сел, хотя у меня все еще кружилась голова, и сказал Витторио:

– Да оставь ты меня, я чувствую себя прекрасно.

Он все еще держал меня за плечи.

– Подожди. Объясни ты мне… – сказал он.

Его руки художника-ремесленника-дровосека судорожно сжались, Марианна нервно дышит, раздувая ноздри, зрачки расширены. Нина с вытянутым лицом, она изумлена, она чувствует себя виноватой, она ничего не понимает, она сидит, сгорбившись.

А я уже встал на ноги, уже улыбался. Я сказал им:

– Тут и понимать нечего. Я чувствую себя прекрасно, не волнуйтесь. Я не сделал ничего особенного.

Осторожно переставляя ноги, я пересек гостиную, уже ни на кого не глядя, все свое внимание сосредоточив на том, чтобы идти не шатаясь.

Фолетти молча застыли на своих местах, и, даже не глядя на них, я чувствовал их учетверенное смятение.

Марианна спрашивает меня, не хочу ли я поехать вместе с ней в ашрам. Разговаривая со мной, она засовывает в две матерчатые сумки рубашки, брюки, майки и кофты, отглаженные и тщательно сложенные.

– Мы почти не носим эти вещи, – объясняет Марианна, – может, они кому-то пригодятся.

Тон у нее вкрадчивый, ее взгляды я теперь выдерживаю с трудом.

Я стараюсь казаться совершенно невозмутимым, но у меня явно это не получается. Я совершил ошибку, спустившись в гостиную, вместо того чтобы засесть в моей комнате наверху.

Итак, я выхожу следом за ней из дома, хотя предпочел бы дожидаться на диване, пока Нина появится из своей комнаты, или просто читать дальше историю буддизма, которую раскопал в их библиотеке: погрузиться в гипнотическую череду имен, дат, событий, всплывающих из прошлого.

Марианна ведет «рейнджровер» среди сугробов гораздо менее уверенно, чем это делает ее муж: она не перестает ни на секунду пристально следить за дорогой, словно боится того и гляди съехать на обочину и врезаться в дерево; ее сверкающие глаза отражаются то в центральном, то в боковых зеркалах заднего вида. Ей даже не удается связно вести беседу, она то и дело прерывается, смотрит в сторону, снова начинает говорить.

– Ты знаешь, – говорит она, – сегодня утром Нина съела большую тарелку каши. И еще яблоко и холодных макарон.

– Да ну? – удивляюсь я.

Она бросает на меня быстрый взгляд – ее смущает мой тон – и продолжает:

– Ты знаешь, что Нина не завтракала уже года три?

– Ах, вот оно что.

Марианна продолжает урывками поглядывать на меня, она взбудоражена, через ее тело словно пропустили переменный ток.

– Ты знаешь, что анорексия – это болезнь, которую страшно трудно вылечить? Даже Свами это не удалось. Мы были в отчаянии. А теперь она ест, это просто невероятно – то, что ты сделал. Мы все потрясены.

– Я ничего не сделал, – говорю я, стараясь сказать это как можно более непринужденно и все же сбиваясь на многозначительность.

Я смотрю на ее профиль и только сейчас понимаю, какую трещину дала ее кажущаяся духовная просветленность, оставив без защиты скрывавшуюся за ней сверхчувствительную натуру. Интересно, когда это случилось, и только ли по моей вине, и в моих ли силах поправить дело?

– Конечно же, я тут совершенно ни при чем, – говорю я. – Ясное дело, она наконец проголодалась. Соскучилась без еды.

Марианна следит за дорогой, поглядывает в зеркало заднего вида.

– Понимай как знаешь, – говорит она. – Но это потрясающе, что бы ты ни говорил. – Она поворачивается ко мне на мгновение, в ее глазах загорается голубовато-серый огонь. – Уто, мне страшно. Я не знаю, как мне вести себя. Я чувствую, что делаю что-то не то.

Меня разбирает смех от ее тона, от полного отсутствия у нее чувства юмора. И все же затылком, сердцем, позвоночником я ощущаю смущение.

– Не говори так. Пожалуйста, – прошу я ее.

Она тормозит перед съездом на шоссе, машину заносит на снегу. Нервными движениями рук она выправляет ее, смотрит на меня, улыбаясь с обычным для нее фанатичным блеском в глазах.

– Но ведь и гуру сказал, что через тебя говорит Бог.

– Но это относилось только к моей игре. Он сказал это просто так.

Мне очень не нравится положение, в которое я попал; лишь со стороны и на холодную голову оно могло бы показаться мне забавным. Я сижу рядом с этой красивой тридцатидевятилетней женщиной с неустойчивой психикой, и у меня одно только желание – выпрыгнуть отсюда в снег и бежать сломя, голову. Меня совершенно не забавляет тот факт, что она явно сбита с толку, потеряла равновесие, и я, возможно, приложил к этому руку, не в радость мне и ее ожидающий взгляд, и призывные флюиды, заполняющие, как волны сонара, все то замкнутое пространство, в котором мы находимся.

– Оленей больше не видно, – говорю я, показывая за окно автомобиля.

– Не видно, – подтверждает она, но отвлечь ее на что-нибудь теперь нелегко. Я смотрю на ее нервные руки, на резкие движения локтей, прямую спину, светлые глаза, которые бросают быстрые взгляды то в мою сторону, то в зеркала заднего вида, то вдоль обочин дороги, где снегоуборочные машины выстроили две белые плотные стены. Снег так и не перестал, теперь он падает мелкими, редкими снежинками, очень холодно, кажется, что холоднее быть не может. Я отвожу глаза и смотрю прямо перед собой, меня бьет дрожь от страха и неуверенности в себе. Такая роль мне совершенно не подходит, я не хочу ни за что отвечать. Я пытаюсь вслушаться в работу мотора, обмануть гиперчувствительные антенны Марианны, стараюсь сделаться как можно более незаметным, стараюсь придать своему профилю полную бесчувственность.