Отчий сад - читать онлайн книгу. Автор: Мария Бушуева cтр.№ 33

Больше того — на двухъярусную мастерскую навела рекламиста она! Митя сам проговорился, что отстроен новый дом, в котором есть помещения для художников. А рекламист был приятелем Лениного друга, шикарного фотографа, мир, и это факт, удивительно тесен! Все пере

плелось: Леня знал фотографа, а тот волочился за молодой художницей Катей Николаевой, которая имела виды на Митю, это Ритка чувствовала за версту. Отца Николаевой, чудаковатого преподавателя живописи, Митя считал «настоящим мастером», и Ритка Николаевой очень опасалась. Но фотограф отснял материал о ее выставке, к тому же сделал несколько фотопортретов ее самой — и самовлюбленная Николаева не устояла: все уже сплетничали о скором браке «художницы и фотографа». Ритка успокоилась.

Фотографу она о мастерской проболталась почти случайно, пили кофе — и вот! Она утешала себя тем, что не мог тот, так проворно занявший новую мастерскую, ничего о ней до разговора с Риткой не знать. Митя, придя, пожаловался: правление союза художников выделило мастерскую именно ему, но фотограф внезапно какие- то свои каналы задействовал и оттяпал помещение за два дня.

Заплатил кому-то, вот и все, сказала она гневно. Теперь все продается.

— Просто нужно уезжать в другой город, что ли. — Он был ужасно расстроен. Уезжать?! Она побледнела. Такого вывода она не ждала, это уж точно. * * *

Серафима нагрянула проверить — действительно ли завезли доски. Однако дело принимало оборот серьезный.

— Ремонтом, значит, занялся, — пропела она, увидев вышедшего на веранду Сергея, — а худющий-то, худющий какой! Он дернулся.

— Чё же ты, родственничек, Муру не позвал, — нагнал бы он своих корешей — и быстренько бы сделали ремонтик, а ты на себя-то глянь, с твоими ли силенками дачу поднять? Он пошевелил острым кончиком носа — промолчал.

— И с пивком бы дело шло, в приятной компании? А?

— Надо было раньше думать. — Отрезал он.

— Да, вижу, не опоздали мы еще, — елейно сказала она, — ничегошеньки ты еще не сделал — так Муру позвать? Надо помочь тебе? — Она проверяла: если откажется, значит, ясно — хочет захапать дачу сам.

— Обойдусь. — Он повернулся и вошел в дом. Нет, связываться с ним она не станет, хоть и времена сильно меняются, но человек он такой — скользкий. Она и Антона Андреевича подкручивала: Сергея не серди, поосторожней обращайся со своим сыном, мало ли что, кто его знает, чего тот удумает. Ерунда, отмахивался он, но бледнел — смелостью-то Бог его не наградил. Она не знала, что бледнел он еще и оттого, что давно уже чувствовал перед сыном своеобразную вину: ведь это он, сам отец, как бы выразиться помягче… научил его понимать э… прелести жизни. Было одно темное пятнышко, которое порой забывалось, но порой вдруг, словно мазутная лужа, начинало мрачно блестеть на ровной, не тронутой чаще всего и рябью, охраняемой от ветров злых и от ревущих пароходов, гладкой поверхности его души. Было такое дело — подкинул он четырнадцатилетнему мальчишке свою подругу, бабу опытную, соблазнила она Сережку, и когда они вдвоем появились — желтые, азиатские глаза отца торжествующе сверкнули. Школа жизни.

А вот сейчас глаза Антона Андреевича как-то посветлели, даже вроде бы поголубели — и он ответил Серафиме что-то незначащее. И по всегдашней своей привычке перевел разговор на другую тему. Все, что стоило хоть какого-то внимания, происходило внутри его души, а все, что бурлило, шумело, загнивало или расцветало снаружи, столь мало на самом-то деле занимало его. Общение с людьми, разговоры и прочее — неосознанно являлось некой уступкой этой внешней жизни, где он привычно играл роли супруга или отца, любовника или деда, негодующего гражданина, недовольного тем, что на продукты растут цены и заводы продает правительство за копейки тем, кто ловко оказался неподалеку, да и сове

стью не отягчен, или страстного мужчины, признающегося в горячих чувствах, пожалуй, лишь для того, чтобы не разрушать надежды и оправдывать ожидания. Вряд ли негодование или страстную любовь он был способен испытывать на самом деле. Все суета сует, не более того. Наверное, если бы не правильное воспитание и не социальный страх — все же Антон Андреевич был робок — он мог бы стать бродягой без дома, без семьи и привязанностей. И не пришлось бы ему тогда, стремясь не выпадать из автоматического контекста, бояться показаться вдруг не таким, как все, чужаком, на которого показывают пальцами…

— На твоего мужа, Аня, будут показывать пальцами! — негодовала будущая теща. Не пришлось бы ему поддерживать беседы о президенте и его супруге, о панках, рэкетирах и о том, что на Западе — на каком Западе, простите, разве он вообще существует? — высокий жизненный уровень; о депутатах, Бровкине или Цветочкине, о валькирии российской политики, вечной деве Новосельской, — он ведь и фамилий не запоминал, и порой казалось, что, разбуди его среди ночи, он не вспомнит твоего лица. Кто? Сын? Митя?.. А, да-да…

Серафима, чуя в нем что-то не поддающееся привычным определениям, умудрилась все-таки после долгих поисков найти формулировку, в которую можно было его затолкать: «темная лошадка».

Она улавливала, что и ремонт дачи его, как теперь говорят, тоже не колышет. Потому она долго раздумывала, с чего начать разговор, решила — с внучки, с Дашки. Основной акцент на ее слабеньком здоровье — так будет правильно. Дача нужна именно ребенку, не Муре, не Наталье

— ребенку. Мура ведь — бескорыстный, да, пивом торгует, так его же съели. Он — недотепа. Рвача не съедят

— подавятся. Кстати, она была и в самом деле свято уверена, что Мурочка — дитя слабое, неразумное. И Мите, неожиданно для него, как-то залепила: ты-то далеко пойдешь, ты птица большого полета, а мой недотепистый, сарделечка, его и в школе так дразнили.

Да, девочке нужен воздух, вода (лет тридцать уже было искусственному морю, если не больше), солнце. То есть солнце, воздух и вода. Белки, птички. Общение с природой воспитывает. Молоко парное. В поселке держали несколько коров, и среди дачников была постоянная драка за молоко. Бегать босиком по травке. Плоскостопия не будет. Клещи? Они опасны только в мае-июне. А Наталья на дачу не ездит — и ребеночек без воздуха. Как прекрасно, что Сергей затеял ремонт — пусть Мура ему поможет — раз! два! — одни руки хорошо, а две головы

— это тебе не хухры-мухры — и уже в июле девочка поедет на дачку! А так он все лето провозится. Серафима даже не намекнула на основные свои опасения — попробуй Сергей урвать себе дачу, если Мура будет участвовать в ремонте! Ребенок — святое дело!

Поговорю, пообещал Антон Андреевич, зная наверняка, что промолчит.

Она подождала, подождала: никаких результатов. Не хочет, хрыч, связываться с сынком. Развратник Сергей, пьяница! Была бы жива Елена Андреевна — сразу бы с горя умерла, увидев его. Старуха их всех как-то еще держала — порядок был, а сейчас телега катится под гору. Щучья порода. Ладно, надо действовать хитростью.

Наташа не подала на развод — не хватило духу. Когда она сообщила о желании своем Муре — тот разрыдался. То есть самым настоящим образом. Он всхлипывал, слезы и сопли текли по его лицу, он глотал их, у него трясся подбородок… Она отвернулась и вышла из комнаты. Открыла балкон — одиннадцатый этаж — внизу — новый микрорайон: как ни странно, он нравился ей. Дома отстояли далеко один от другого, между ними свободно гулял ветер, шевеля кроны молодых, недавно посаженных тополей. Ей было просторно здесь; а в центре, где они жили всегда, среди серых монументальных знаний сталинской эпохи, она задыхалась. Но, как и все, говорила, что новый район — бездарен, однотипен, сер… Она не имела ни сме