Эта русская - читать онлайн книгу. Автор: Кингсли Эмис cтр.№ 63

– А эта самая… прости, а Корделия, что, тебе не открывает?

– Ее нет дома.

– Что? Хочешь сказать, она отчалила?

– Не знаю. Я не знаю, где она. Но дома ее нет.

– Что? А до этого где она была?

– Не знаю. Слушай, можно мне приехать?

– Конечно можно. Почему нет-то?

– Я же сказал, у меня нет денег.

– Поймай такси, мы тут заплатим, болван непонятливый.

Получив дозволение, Ричард поймал такси, высунувшись для этого на проезжую часть с риском для собственной жизни, как, впрочем, и для других. Через секунду ближайший светофор переключился на красный. Таксист, приземистый старикашка, молча пялился на Ричарда, пока тот, назвав адрес Радецки, говорил:

– Просто отвезите меня туда, и все, и никаких заботливых расспросов, типа: а знаете ли вы, что у вас здоровущая царапина на подбородке, осторожнее надо, приятель, и никаких сокрушенных замечаний о том, как только теперь не одеваются, понятно, просто везите, и все, договорились?

– А я разве что-то сказал? Хоть единое словечко?

– Поезжайте, и все, ладно?

Когда они остановились перед «Домом», водитель остался сидеть на своем месте, не раскрывая рта и глядя перед собой.

Ричард проговорил:

– У меня нет с собой денег, придется сходить за ними в дом, так что вы уж подождите, ладно?

– Куда ж деваться.

Как он и ожидал и к чему по мере сил постарался подготовиться, дверь ему открыла Сэнди. Хотя было немногим больше половины одиннадцатого, одета она была так, словно собиралась на светский прием, правда, пока без шляпы и без перчаток. Спору нет, со своей грудью, зубами и внешностью задиристого грызуна, выглядела она очень привлекательно и не очень-то скрывала, что он ей кажется привлекательным тоже.

– Входи, – пригласила она.

– Прости, мне сначала надо заплатить за это чертово такси.

– Выходит, старушка Корделия таки выставила тебя за дверь?

Через Сэндино плечо Ричард увидел Фредди, маячившую у лестницы; в руке у нее, в такой-то час, был бокал. Он вспомнил замечание Криспина, что в Сэндином обществе Фредди пьет больше обычного. Он сказал:

– Да нет. Говоря по совести, я просто оставил ключи…

– Катись со своей совестью. Давай входи.

– Подожди, сначала надо заплатить чертову таксисту, и еще.

Сэнди протянула ему смятую двадцатифунтовую бумажку, которую до этого сжимала в кулаке:

– Хватит?

– Безусловно.

– У меня сдачи столько не будет, – заявил таксист, увидев купюру. – Я только выехал.

– А пока сдачи и не надо, – проговорил Ричард и дал ему адрес Леона.

Едва такси бочком двинулось от тротуара, раздался продолжительный гудок автомобиля, летевшего мимо на бешеной скорости. Перед Ричардом мелькнуло гневное моложавое лицо, изрыгавшее беззвучные проклятия. Владелец лица, видимо, во всех подробностях переживал горе, которое ожидало бы его, дернись такси на пару секунд позже. Ну, это-то ладно, а вот больше всего Ричарда впечатлило то, что машина, стремительно скрывшаяся из виду, была марки «Фиотти ТБД», как и его собственная, сейчас тосковавшая в его дворике, пока этот нахал раскатывал на своей по лондонским улицам. Ричарду пришло в голову, что происшествия последнего часа, да и нынешнее его положение, напомнили, каково жить без машины. А вместе с этим напоминанием в его мозгу возникла, достаточно ярко, чтобы испортить настроение, картина того, что теперь так будет все время. Поскольку его зарплата с восьмьюстами, в лучшем случае, фунтами в год за монографии и статьи… Ричард, упав духом, вообразил себе существование без привычного уюта, без того, чтобы все делалось и устраивалось за него, без всего, что не относится к разряду самого необходимого, а может, и без самого необходимого, все эти кафешки, столовки, пабы, перроны, автобусные остановки, автобусные очереди, автобусы. И тут же он представил себе свою твердыню, свой кабинет, полки с книгами, душ, кресло, место на кухне, кровать – все то, что распадалось вокруг него, исчезало, словно по мановению волшебной палочки.

Когда Корделия сгинет и заберет с собой все деньги. Может, он хотел сказать «если», не «когда»? На миг он почувствовал, как гордится тем, что не задумался об этом раньше. Однако очень скоро стало ясно, что нет, гордиться тут нечем, потому что он пока просто вообще не думал, что будет, когда и если Корделия сгинет. Теперь же, раз уж воображение забросило его в такую даль, можно было забраться еще дальше и вообразить себе, что ее нет, вернее, нет с ним, – каково будет не видеть ее, не говорить с ней, не иметь ее поблизости, под рукой, в любую минуту. Но чтобы это вообразить, надо было сначала представить, что она с ним, увидеть ее мысленным взором, ее лицо и его выражение, ее тело и его движения, услышать ее голос, а это у него не получалось. Единственное, что он мог сделать, это описать ее словами. Едва его посетила эта мысль, как за ней скопом хлынули другие, уродливые обобщения, фантазии, упреки. Если бы в эту минуту такси затормозило рядом с Корделией, стоящей на углу, он бы ее не узнал, – нет, бред. Он уже некоторое время неосознанно, но систематично выдворял ее из своей памяти, готовясь выдворить ее из своей жизни, – еще больший бред. Он никогда, в сущности, не чувствовал ее, не представлял до конца, – обратного не докажешь, но это неправда. Он никого не в состоянии мысленно себе представить, не только Корделию, и никогда не мог, – бред бессовестный потому что он мог по первому требованию предъявить запечатленные в мозгу снимки кого угодно от бабушки до этой зубастой зверушки, которую он только что…

Следующие несколько минут ушли на мысленную проверку последнего утверждения, и оно оказалось совершенно справедливым: да, имелось несколько трудно объяснимых лакун, но все более-менее значимые подружки оказались на месте, а также несколько делающих ему честь довесков, вроде институтской привратницы, вышедшей на снимке поразительно резко, как раз в тот момент, когда она вгрызалась в свою омерзительную конфету. Он принялся убеждать себя, что на самом деле вовсе даже не забыл, как выглядит его собственная жена, – и тут ему в голову пришла последняя, и самая гнусная, отговорка. Он ведь гребаный книжный червь, ученый, доктор наук, книжник и аналитик, только книжками и интересующийся, но все эти годы он почему-то думал, что это не так, не может быть так, потому что на самом деле он еще и блудливый кобель. В его представлении идеальный день состоял из следующего: с утра – парочка лекций и семинар, днем – ненавязчивый секс и лингвистические штудии, ужин в одиночестве, за чтением научного журнала, и спокойный вечер за разработкой принципиально нового подхода к высказываниям старца Зосимы из «Братьев Карамазовых», а перед самым сном – полчаса, посвященных Лермонтову. Все остальное попросту заполняло неизбежные паузы. Так уж ли ему нужны теннис, китайский чай, Халлет, Криспин, этот паршивый великолепный «ТБД»? Котолынов и Ипполитов, каждый по-своему, произвели на него некоторое впечатление, но только потому, что они иллюстрировали собой Россию, ту Россию, которая его интересовала, предмет его изучения. Ну, а Анна… неужели, увидев в ней надежду, он в очередной раз обманулся?