Эта русская - читать онлайн книгу. Автор: Кингсли Эмис cтр.№ 34

– Добрый вечер, леди и джентльмены, – начала она хорошо отрепетированной английской фразой, которую потом повторила по-русски, и продолжала на том же языке: – Сегодня я прочту вам несколько стихотворений о России. Под Россией я имею в виду страну, землю, людей, которые на ней живут. Мне нечего вам сказать ни о политике, ни об истории, если рассматривать ее под политическим углом зрения. Как для гражданина и для человека, политика для меня важна, однако в этих стихах я обхожу ее молчанием. Итак, дамы и господа, с вашего позволения, мое первое стихотворение, оно называется «Зима».

Мгновение она постояла, – и в этот момент показалась Ричарду выше и прямее, – сцепив перед собой руки, закинув голову, медленно набирая в грудь воздух, как певица, дожидающаяся нужного такта. Однако если облик ее напоминал об оперном театре или концертном зале, едва зазвучал ее голос, ассоциации сместились в театральную сферу, приводя на ум старомодный русский драматический театр рубежа веков. Ричард и раньше слышал отголоски этой традиции в голосе Евгения Евтушенко и других советских поэтов, но отчетливее всего Аннина декламация напомнила ему сценическую манеру актрисы, игравшей Порцию из «Венецианского купца» в Киевском государственном театре. Как и та актриса, Анна переходила от чеканной сдержанности к патетической вычурности, жесты ее были широки и внятны. Но даже более, чем этим, она захватила и удерживала внимание слушателей своей внутренней убежденностью: то, что она говорит, – важно и правильно. Уже к концу первой минуты ее голос стал единственным звуком в аудитории.

Ричард тоже отдался звучанию ее голоса, тому, как голос этот выводил стихотворные строки. Чтение было отрепетировано с такой тщательностью, что каждая фраза звучала в полную силу и обретала должный смысл, а дикция у Анны была настолько хороша, что она не скомкала ни одного слова, не смазала ни единого слога. Как и было обещано, она говорила о России, обрисовывая в простых словах простые и вечные темы – времена года, леса и озера, бескрайние стели, хутора и деревеньки, людей, которые там живут и работают. Все это подавалось в манере, которой он у нее раньше не заметил, свободной от всякого модернизма, отдающей прошлым веком, стилистически безликой, не трактовка, а зарисовка. Передаваемые в стихах эмоции тоже были просты – мужество, надежда, горе, боль, любовь к родине и К семье, конечность человеческой жизни, вечная жизнь земли.

Еще задолго до конца у Ричарда потекли слезы, но не те слезы, которые стихи могли или должны были вызвать. Он плакал о том, что вся эта щедрая непосредственность восприятия, вся добросовестность и искренность, воплощенные в таких удивительных драматических способностях, сводятся, по сути, к ничему. Даже хуже, чем просто к ничему, к дешевке, скудоумию, невыразительности, пошлости, к цепочкам слов, в которых нет ни грана поэтического таланта или литературного чутья. Да, это отличается от других ее стихов! Но это по-другому плохо! Даже хуже, чем прежнее! Непригодно! Непоправимо! Господи, что же теперь делать? Что делать смертному, если златая богиня шевельнулась и заговорила, и – о ужас! – слова ее оказались налиты свинцом?

Чтение завершилось и оказалось успешным, не сногсшибательным успехом, но тем не менее. В первый момент Ричард только это и смог понять, потому что пытался, не вставая со своего места в конце ряда, пониже нагнуть голову и взять себя в руки. К тому моменту, когда ему удалось разделаться со всхлипами, на кафедре уже образовалась разговорчивая группка небольшая, но плотная. С краю стоял Тристрам Халлет, который сразу же его заметил. Халлет едва заметно шевельнул рукою и головой, выразив практически все свои чувства по поводу только что завершившегося действа. Ричард подошел ближе, и вот они уже пожимали руки.

– По-моему, прошло довольно недурно, а? – пробормотал Халлет. – Принимая во внимание.

– В общем, да. Кто были все эти люди? Боюсь, я не успел их толком разглядеть.

– Куда уж, ты ведь не сводил глаз с выступавшей, а? – Халлет бледно улыбнулся. – Я тебя понимаю. Наших студентов, как ты заметил, было немного.

– Немного, да и откуда, при языковом-то барьере.

– Было несколько, если так можно выразиться, записных горлодеров, но они свинтили, как только поняли, что мисс Данилова – не их материал. Еще… всякий артистический сброд. Несколько ее русских друзей, судя по виду. Несколько, так сказать, профессиональных русских из старого Петербурга. Эта компания, – тыча в группку на кафедре, – по большей части последнего сорта.

– Бедняжка Анна, надо ее срочно спасать.

– Вот ты и спасай. А я – благодарю покорно, я уже и так сделал все, что мог, включая поздравления от всей души. Теперь – домой к телевизору.

– У тебя измотанный вид, Тристрам. Ты не захворал?

– Вот посидел бы тут все время на самом виду, изо всех сил стараясь не показать, что на самом деле думаешь об этой бредятине в таком роскошном исполнении, был бы и у тебя измотанный вид. Однако, должен сказать, все прошло успешно. Реакция слушателей меня радует. В должной мере теплая, без горячности, которая только смущает.

Они распрощались, и Ричард подошел к кружку на кафедре. Не успел он добраться до Анны, стоявшей к нему спиной, как между ними вклинился Криспин. Одетый в костюм темно-горчичного цвета, из тех, которые всегда выглядят совсем ненадеванными, он казался довольным, даже несколько перевозбужденным, – Ричард видел его таким и раньше и приписывал это упоению своим совершенно особым могуществом. Принудить людей делать то, что им не нравится, и при этом заставить притворяться, будто они страшно довольны, может любой дурак, – куда труднее повернуть дело таким образом, чтобы они действительно думали, что им страшно повезло. Теперь Криспин стоял перед Ричардом вместе с одним из своих пособников – ученых мужей, длиннолицым малым лет шестидесяти, ловко оттерев в сторону его куда более молоденькую жену, которая, похоже, искренне хотела с Ричардом познакомиться.

Криспин представил их друг другу. Ричард, не испытав ни малейшего сожаления, упустил название ученого мужа, состоявшее из нескольких частей, прослушал он и над чем ученый муж трудится, уловив лишь, что тот глава чего-то очень могучего и ветвистого, вроде издательского дома или сети закусочных. Впрочем, внимание его снова включилось, когда Криспин проговорил:

– Я очень хотел, чтобы вы, – дальше следовала первая часть предыдущей фразы, – познакомились с Ричардом.

– Вы, значит, преподаватель… преподаватель, – тяжеловесно проговорил ученый муж. Несмотря на длинное лицо, у него почти не было шеи.

– Ну, на самом деле…

– Русист. Вам приходится по работе часто встречаться с русскими. Встречаться с ними. Говорить. Узнавать, что они думают. Эта вот сегодня. О чем она говорила? Из этой бумажонки, которую нам подсунули, ничего понять невозможно.

– Действительно, – согласился Ричард. Ему приходилось прилагать огромные усилия, чтобы не забыть, что он, собственно, пришел за Анной и не должен отвлекаться. Он попытался встряхнуться. – Ну, там о России, знаете, о стране…

– Наверное, о том, какая это нищая страна, да? Ну, вы понимаете. Все нищие. Ни у кого нет денег.