Адаптация - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Былинский cтр.№ 121

– Алла, что случилось? – проснувшись, всполошился отец. Мать не отвечала. Ее плач перешел в рыдания. Наш «407-й» остановился.

– Что, Аллочка, что?

– Ты разве не понял? – повернула мать к отцу залитое слезами лицо. – Он ведь даже нас не узнал!

– Кто?

– Коля! Он же не узнал нас, потому что слепой и глухой. Он не узнал, но все равно… И дочка его… она же нас и не видела никогда… Такие люди… Понимаешь… люди…

Брат, изобразив мину безучастности, отвернулся.

«Москвич» хрипло постукивал – он был жив, и до его смерти было еще далеко. До наших смертей тоже еще были версты событий, во время которых мы переживем собственную страну и начнем жить в новой. Брат пробудет во Франции год, вернется оттуда разочарованный и займется бизнесом. Я отслужу в армии, встречу еще не одну женщину, поступлю в московский институт, женюсь на Лене, а потом разведусь с ней. Отец так и не разведется с матерью и проживет с ней до ее последнего дня. Одноногий объездчик Коля умрет через девять месяцев после нашей последней с ним встречи.

Море лежало рядом, на расстоянии вытянутой руки. Казалось, до него можно было дотронуться. В лучах солнца море слепило глаза разбросанными по своей глади расплавленными лепестками громадного фантастического цветка.

Двигатель «Москвича» звучал ровно и глухо, словно работал тот самый вечный двигатель, который в молодости изобретал мой отец.

Мы ехали по автобану, пересекающему Кубу поперек, от Атлантического океана к Карибскому морю. Останавливались на автозаправках, чтобы сжевать купленный здесь несвежий сэндвич и запить его тростниковым соком.

Машин на шоссе почти не было – как в наши советские времена. Иногда вдоль дороги шли или голосовали люди. В основном молодежь. Если им было с нами по пути, мы подвозили их.

Однажды в «Москвич» сели две светлокожие кубинки, одна из которых немного говорила по-английски. Девушка вытащила из сумочки и показала нам бумагу, которая была приглашением от ее канадского жениха.

– Я уезжаю от Фиделя, говорю революции «Аста маньяна!», – смеялась она и одновременно строила мне глазки. Когда на автозаправке Лиза пошла в туалет, Хуана, так звали покидавшую Кубу девушку, оседлала меня и втиснула свою ладонь между своим и моим пахом.

– Поехали дальше с нами, – кивнула она на свою подружку.

– А как же твой жених из Канады?

– Жених никуда не денется, я улетаю к нему через месяц.

– А я улетаю сейчас… – я ссадил Хуану с себя и кивнул на идущую к машине Лизу, – понимаешь, у меня очень ревнивая чика. Однажды она приревновала меня, взяла нож и отрезала… – я сымитировал руками удар ножа, рассекающего воображаемую колбасу.

– Как? – расширила в ужасе глаза кубинка. Но тут же понимающе потрогала мою промежность:

– А это что?

– Вырос заново, – сказал я, – как хвост крокодила.

Сидя за рулем, я вспомнил: за эти десять дней, что мы уже прожили на Кубе, мы с Лизой ни разу не входили друг в друга. Просто спали вместе, обнявшись, иногда целуя друг друга. Почему? Странно, но меня это не пугало. И ее, кажется, тоже. Похоже, мы стали забывать о том, что между взрослыми мужчиной и женщиной должна быть сексуальная связь. Мы будто стали детьми, еще не вступившими в пору сексуальной зрелости. Похоже, о подобном говорил в Кельне Иохим. Но разве так бывает? И где – на одном из самых любвеобильных островов мира, где сам воздух, кажется, пропитан мириадами монад совокупления…

– Помнишь, мы говорили как-то…

– О чем?

– О том, что люди старятся в жизненных буднях очень быстренько. Сначала люди говорят, что любовь кончилась, потом начинают требовать друг от друга соблюдения норм и правил… Только в детстве и в старости люди ничего такого не хотят, правда?

– Да, правда.

– В детстве люди еще не знают, что им надо хотеть, а в старости они уже устают хотеть. Люди лучше чувствуют чудо в юности и детстве. Ты сам был такой, да, помнишь? А самые главные знания идут человеку не от ума, а от чудности, вот. Ну так вот. В эти-то моменты – в детстве и в старости – человек становится самый чистый, самый райский, я думаю. Вся беда, Александр ты мой Великий, что мужчина и женщина встречают друг друга и начинают хотеть создать что-то вместе в основном в середине своих жизней. То есть тогда, когда эти их дурацкие социальные хотения находятся в самом своем разгаре. Так ведь?

– Так, Елизавета первая. Но сейчас мы не в середине жизни, а в ее начале.

– Да! И как это хорошо…

– Да, очень, очень хорошо, потому что мы можем сливаться вместе, не сливаясь телами. Как ребенок сливается с матерью, с отцом, с такими же, как он, детьми, со всем окружающим миром…

– Это же чудо, чудо, так не бывает!

– А кто сказал, что любовь только та, что бывает?

На подъезде к Плайа-Хирон мы подсадили троих ребят лет десяти – двенадцати – двоих мальчишек и девчонку. Они были в красных галстуках, такой и я носил когда-то. Уже лет через десять на Кубе пионеров не будет. Мир, как радостный странник, спешит куда-то вперед – но точно ли к лучшему? Лучшее будущее… Таких и слов-то уже нет, они стали стыдными. А к какому же тогда идем будущему?

Мы не понимали ни слова из того, о чем весело болтали пионеры. Ребята выскочили возле небольшой деревушки. «Вива Фидель!» – на прощанье пропела одна из девчушек, подняв в пионерском приветствии руку.

– Чувствуешь, чувствуешь? Море, – вытянув шею, Лиза напряженно вглядывалась вперед. – Но где же оно?

Мы ехали по узкой грунтовой дороге через мангровый лес – листья и ветки шлепали, скрежетали по корпусу «Москвича», проникали в открытые окна и выдирались из них. Йодистый запах чувствовался в жарком воздухе, но где же в самом деле море?

Дорога не кончалась, становилась все уже – и вот, когда уже казалось, что наш «Москвич» застрянет между деревьев, лес внезапно кончился, и машина, перевалив через корягу, выбралась на каменистую поляну, перед которой, за низким обрывом, расстилалась прозрачная бирюза Карибского моря.

– Море, – сказала Лиза так, словно мы были на корабле и увидели наконец землю.

Я протянул руку, чтобы выключить поворотом ключа зажигание – но двигатель, словно почувствовав движение моей руки, замолчал сам. Море было как зеркало – ни единой волны, ни одного порыва ветра. Выйдя из умолкшего «Москвича», мы стояли и смотрели на воду. Отсюда, с берега, было хорошо видно, насколько она прозрачная: видно песчаное дно, водоросли, кораллы и снующих между ними рыб.

– А ведь там внизу сад, – услышал я Лизу, – рай под водой…

Впереди, в километрах двух от берега, возникали и исчезали на спокойной глади моря бурунчики пены.