И она замолчала до самого дома.
— До завтра, Угву.
— До завтра, — отозвался Угву. И пожалел, что о многом не успел ей сказать.
Угву расставил скамьи: три — на веранде, для класса Оланны, две — у ворот, для учеников миссис Муокелу, а для своих первоклашек — еще две у бетонных плит.
— Математика, английский и граждановедение — каждый день, — объясняла Оланна Угву и миссис Муокелу за день до начала занятий. — Постараемся, чтобы после войны дети легко влились в обычную школу. Научим их говорить на безупречном английском и безупречном игбо, как Его Превосходительство. Научим их гордости за нашу великую родину.
Угву смотрел на Оланну, гадая, откуда блеск в ее глазах — то ли слезы, то ли отсветы солнца? Он хотел перенять как можно больше у нее и миссис Муокелу, стать прекрасным учителем, показать, на что он способен. В первый день занятий он пристраивал классную доску у наполовину спиленного дерева, когда пришла родственница Чудо-Джулиуса с дочерью. Женщина смерила Угву взглядом и поинтересовалась у Оланны:
— И это тоже учитель?
— Да.
— Он ведь ваш слуга? — взвизгнула она. — С каких это пор слуги стали учить детей?
— Не хотите, чтобы ваша дочь училась, — ведите ее домой.
Женщина ушла, волоча за руку дочь. Угву приготовился к сочувственному взгляду Оланны, точно зная, что ее жалость расстроит его еще больше, но Оланна дернула плечом:
— Скатертью дорожка. У ее дочери вши. Я сразу увидела яйца у нее в волосах.
Другие родители вели себя иначе. На Оланну, с ее удивительно красивым лицом, скромными расценками и безупречным английским, взирали с почтением. Ей несли пальмовое масло, ямс и гарри. Одна женщина, которая торговала за линией фронта, пришла с курицей. Армейский поставщик явился с двумя детьми и коробкой книг — книги для чтения, «Чике и река»,
[82]
восемь адаптированных изданий «Гордости и предубеждения».
Но когда Оланна, открыв коробку, радостно обняла его, Угву стала противна похотливая улыбочка гостя.
Уже через неделю Угву убедился, что миссис Муокелу не хватает знаний. Простенькие примеры она решала с трудом, читала вслух тихо, монотонно, будто боясь запнуться, бранила учеников за ошибки, не объясняя при этом, как правильно. И Угву стал наблюдать только за Оланной. Каждый день она заставляла ребят читать вслух, так же делал и Угву. Лучше всех получалось у Малышки. В классе она была самой младшей — в свои неполные шесть лет училась вместе с семилетками, — но без ошибок читала несложные английские слова, произнося их точь-в-точь как Оланна. Зато она все время забывала, что к нему нужно обращаться «учитель», и в классе звала его по имени.
В конце второй недели, когда дети разошлись по домам, миссис Муокелу попросила Оланну посидеть с ней в гостиной.
— Я кормлю двенадцать ртов, — начала она, зажав между колен полы длинной блузы. — Муж на войне потерял ногу, какой из него работник? Я буду торговать за линией фронта, попробую раздобыть соли. А в школе больше работать не могу.
— Понимаю, — кивнула Оланна. — Но как вы будете добираться туда и возвращаться домой?
— Есть у меня знакомая — поставляет армии гарри и ездит на грузовике с вооруженной охраной. Грузовик нас довезет до Уфумы, а оттуда пойдем пешком туда, где легче перейти границу.
— Далеко идти?
— Миль пятнадцать-двадцать, смелому не помеха. Возьмем с собой нигерийские деньги, купим соли и гарри и вернемся к грузовику. Многие этим занимаются-и ничего. — Миссис Муокелу поднялась. — Пусть Угву меня замещает. Я точно знаю, он справится.
Угву как раз кормил Малышку супом и сделал вид, что не слышал.
Со следующего дня Угву стал замещать миссис Муокелу. Его радовал блеск в глазах старших детей, когда он объяснял значение слов, нравилось, как Хозяин хвалился Чудо-Джулиусу: «Моя жена и Угву меняют лицо нового поколения биафрийцев своей сократической педагогикой», но особенно — как Эберечи шутя называла его «учитель». Она зауважала его. Если она, стоя возле дома, смотрела, как Угву ведет урок, Угву старался говорить громче, произносил слова отчетливей. Она стала заходить после занятий — посидеть с ним на заднем дворе, поиграть с Малышкой или посмотреть, как Угву полет грядку с зеленью. Иногда Оланна поручала ей отнести кукурузу на молотилку.
Как-то Угву стащил часть молока и сахара, что Хозяин принес из директората, переложил в старые жестянки и отдал Эберечи. Она поблагодарила, но равнодушно. Тогда Угву одним жарким полднем прокрался в комнату Оланны и отсыпал в самодельный бумажный пакетик душистого порошку. Ему хотелось во что бы то ни стало поразить Эберечи. Она понюхала, припудрила шею и сказала:
— Я не просила у тебя порошку.
Угву рассмеялся. Впервые он чувствовал себя с ней совершенно свободно. Она рассказала, как родители втолкнули ее к офицеру в спальню, а Угву сделал вид, будто не знал этой истории.
— У него было толстое брюхо, — продолжала она безразличным тоном. — Он все сделал быстро и велел лечь на него сверху. Когда он уснул, я хотела уйти, но он проснулся и запретил. Я всю ночь не спала, смотрела, как у него текут слюни. — Эберечи помолчала. — Потом он нам помог. Устроил брата в штаб армии.
Угву отвел взгляд. Он злился, что ей пришлось через это пройти, а еще больше был зол на себя за непристойные мысли, за то, что во время ее рассказа представлял ее голой. Позже он не раз воображал себя в постели с Эберечи — для нее все было бы совсем иначе, чем с полковником. Он обращался бы с ней бережно, как она того заслуживает, и делал бы только то, что ей нравится, только то, что она хочет. Показал бы ей позы из «Краткого руководства для пар», которое читал у Хозяина в Нсукке. Тоненькая книжица пылилась на полке в кабинете; наткнувшись на нее во время уборки.
Угву второпях пролистал ее, мельком проглядев карандашные наброски, — все на них было ненастоящее и оттого волновало еще больше. Угву позаимствовал брошюру и читал по ночам у себя во флигеле. Он подумывал попробовать позу-другую с Чиньере, но не стал: ее упорное молчание во время их ночных свиданий исключало всякую новизну. Жаль, что книга осталась в Нсукке, неплохо было бы освежить в памяти кое-какие тонкости.
Угву готовил Малышке завтрак, а Хозяин принимал ванну, когда Оланна позвала их из гостиной. Радио орало на весь дом. Оланна кинулась на задний двор, к будке, с приемником в руке:
— Оденигбо! Оденигбо! Танзания нас признала!
Вышел Хозяин с влажным покрывалом вокруг пояса.
Его довольное лицо выглядело непривычно без толстых очков.
— Танзания нас признала! — повторила Оланна.
— Да ты что!