Бонсай. Метаморфозы любви - читать онлайн книгу. Автор: Кирстен Торуп

«Это успех. Жить — значит путешествовать. Я вернусь к тебе совершенно другим человеком, Шарлотта. В самолете мне пришло в голову остаться в Бангкоке. Изменить первоначальную цель путешествия. Затеряться в джунглях большого города, вместо того чтобы нырять у милых моему сердцу коралловых рифов, где я впервые увидел Мону, сидящую на камне, маленькую русалочку со сросшимися ногами. Больше свиданий под водой у меня не было. Мона отбросила рыбий хвост и вышла на берег. Мысль возникла, подобно вспышке света, мерцающей на внутренней стороне черепа над правым ухом. Я отправился в отель „Континенталь“. Мне нужен был покой, чтобы разработать новый план отдыха.

Честно признаю, что отправился в путь, дабы разыскать Мону. Ты скажешь: как Орфей, спустившийся в царство мертвых за своей возлюбленной Эвридикой. Но я обычный примитивный человек. Не полубог. Во мне глубины, как в куске темного картона. Если я в задумчивости вожу по бумаге ручкой, получаются какие-то черточки — вдоль и поперек, вроде проволочной сетки или решетки камеры. Четырехугольники и треугольники, накладываясь друг на друга, превращаются в звезды. И это лучшее, на что я способен. Ни тебе цветов, ни зверей, ни деревьев, ни лиц. Ни фигур, ни картин. Ни домов. Что рассказывают обо мне эти абсолютно безобразные каракули? Что у меня нет подсознания?

Разговоры об этом тебя раздражают. Во мне есть только мысли, кружащиеся подобно полосам тумана над черным морем. И ты начинаешь требовать, чтобы я серьезно относился к твоей работе, такой клиент тебе не нужен. И ежели я не верю в подсознание, ты меня прогонишь. Как мать прогоняет непослушное дитя. Священник — безбожника.

Я верю в существование подсознания. Просто эти подводные отсветы не проникли в мою голову. Нет никаких оврагов, глубоких расщелин. Ни мрачных сказок про троллей и гномов. Я пуст, абсолютно пуст. Сильная головная боль давит прямо на макушку, туда, где солнце прожигает черепную коробку. Это все, что мне досталось. Мы все по-разному устроены, Шарлотта. Люблю твое имя. Пробую его на вкус. Совершенно нейтрально, конечно. Ты для меня не являешься объектом чувств. Ты — стена с трещинами в пористом камне, которая впитывает дождевую воду и штормовые ветры, впитывает солнце и снег и превращает погоду в мифы. Я Одиссей? Я Никто? Всегда отвечаю на свои собственные вопросы: я — Никто. Продукт пустых мыслей, разрозненных фраз и слов. Слова льются из меня водопадом. Но мой голос ниоткуда не исходит. Это „ниоткуда“ — мое проклятие.

Моя униформа есть моя личность, сняв ее, я снова Никто. Мужчина, который лишился любимой и сам исчез. Мужчина, который убил. Ты скажешь: представь, что побывал на войне и страдаешь от контузии. Что все время возвращаешься к ужасным картинам, изолирующим тебя от людей, превращающим в чужака. Прекрасно тебя понимаю. Но это вымысел, хитрая метафора. В моем сознании нет картин. Моя жена, лежащая на кровати, ее тело, полное таблеток морфина, — это факт, а не картина. В моем сознании нет картин, кроме тех, что я вижу на экране телевизора и в темноте кинозала. Я не могу читать книги. Буквы и слова на белой бумаге не рождают смыслов. Нет никаких картин.

В инструкциях и справочниках я понимаю каждое слово, потому что там есть технические чертежи и диаграммы. Я разбираюсь в пистолетах. Отлично справляюсь с работой. Обладаю чувством корпоративности. Дисциплинирован, уравновешен. Умею ориентироваться в ситуации — важнейшее качество для хорошего руководителя. Черт возьми, Шарлотта! С точки зрения психологии мой случай безнадежен. Моя великолепная способность действовать и есть моя болезнь. Но я продолжаю действовать. Мне не дано сломаться. Не знаю, как ведут себя сумасшедшие. Врата безумия закрыты для меня, как и врата Господа. Чашка черного кофе и сигарета — мой ежедневный ритуал, но они не открывают никаких врат.

Три дня я безвылазно просидел в отеле „Континенталь“. Ждал, что мои мечты, мое желание, чтобы она жила, станут плотью и кровью, дух материализуется. Ты недовольна тем, что из-за снотворного у меня теперь не бывает сновидений. Это затрудняет и тормозит твою работу. Но однажды ночью в „Континентале“ я видел сон. Мне привиделась Мона. Одетая в зеленый плащ, такая близкая и настоящая, я бы мог до нее дотронуться, почувствовать ее тело сквозь холодный гладкий винил. Касаясь другого человека, я становлюсь более нормальным. Элементарно, Ватсон. Долгожданное свидание двух любящих ставит все на свои места.

Я последовал за ней, прочь из отеля. Зачем нам чужие города? Чтобы обрести своих любимых. Любят только раз в жизни. Все остальное — реконструкции, суррогат той единственной любви. Счастлив тот, кто встречает любовь на склоне лет.

Я следовал за нею в неоновой ночи. По узким переулкам, по широким бульварам Бангкока. Наконец она зашла в старый узкий деревянный дом, теснящийся между двумя новостройками. Дверь оставила открытой. Я поднялся вслед за ней по крутой лестнице, ведущей на крышу, в зимний сад со стеклянным потолком в виде купола, как в ботаническом исследовательском центре. Она сидела на железной скамье среди тропических растений. В белом бумажном платье, босиком. Я сел рядом. Она приветливо кивнула и чуть подвинулась, чтобы дать мне место. Я почувствовал огромную благодарность за то, что мне предоставили шанс все исправить, как в доброй сказке.

В руке у нее была маленькая зеленая пластмассовая фигурка. Она посмотрела на фигурку и заговорила чужим голосом, который сначала испугал меня, но я быстро привык к нему. Ее новое состояние высокой духовности в оторванности от материальной субстанции давало мне ощущение невесомости.

Луч света проник сквозь сводчатую конструкцию, осветил ее выбритую макушку, тут же исчез и появился из ее красного, пухлого рта, превратившись в тонкую нить, с которой, словно влажные жемчужины, свисали слова. Ее голос был свободен от тела.

„Я выпила зеленый яд ревности. Выпила смерть еще в первый раз, когда ты изменил мне. Я проглотила свою злость. Она росла в моем теле. Стала спрутом о двенадцати щупальцах. Охваченным дико разрастающейся яростью и в то же время стыдящимся своего неестественного размера, который огромной тяжестью давил на маленькую наивную девочку. На нее, незнакомую с жестокостью.

Я занималась исключительно мелкими повседневными делами: домашним хозяйством и работой в проектном бюро. Думала, архитектура определяет человеческую жизнь, потому что она определяла мою. Монументальные строения могли превратить меня в зверя или в другого человека: исторические дворцы могли сделать жалкой маленькой рабыней или услужливой горничной. Соборы и храмы — безумной монахиней, припавшей к каменному полу под гнетом обета молчания. В тени здания парламента я становилась законопослушным гражданином и отражалась в божественных небоскребах Нью-Йорка, пока не превращалась в точную копию Элизабет Тейлор, и раздавала тысячи автографов во время нашего свадебного путешествия в преступную Валхаллу, а ты был рядом со мной, вроде полицейского, который вечерами смотрит „Хилл-стрит“ и записывает все 1034 серии для своей видеотеки.