Там... - читать онлайн книгу. Автор: Анна Борисова cтр.№ 32

Ничего особенного он не увидел. Такое же белое помещение, абсолютно пустое. Только прямоугольное, и одна из стенок поблескивает. Из полированного металла, что ли?

Влез. Отверстие за ним сразу закрылось.

Здесь было еще холодней. Прямо рефрижератор. Изо рта вместе с дыханием вырвалось облачко пара. Из носа потекло.

Левой рукой Влад хотел утереть сопли. А носа-то нет! Ровное, немного пупырчатое место!

Почему-то эта пропажа произвела на Влада особенно тяжелое впечатление. Можно сказать, просто в шок вогнала.

Он зашатался, упал на четвереньки и, подвывая, выполз на середину комнаты.

Краем глаза заметил сбоку какое-то движение. Застыл. С ужасом обернулся.

Уф, зеркало!

Стенка, что поблескивала, оказалась зеркальной. Там отражался кто-то стоящий на четвереньках.

Ну-ка, ну-ка.

Влад встал, подошел ближе, чтобы себя рассмотреть.

В какого же урода он превратился…

От одежды остались обугленные клочки. Левая рука нормальная, правая свисает до колена. До верхнего колена, потому что их три на каждой ноге!

А рожа, тятрзфятра, рожа! Вместо носа какое-то ситечко. Глаза на месте, но во лбу появился третий, прикрытый полупрозрачной перепонкой. Губы зеленые. Ужас!

Может, это не зеркало?

Он поднял уцелевшую руку, чтобы потрогать поверхность. Урод сделал точно такое же движение.

Все-таки зеркало! Это он, Влад Гурко, превратился в такое?

И захотелось ему умереть во второй раз. Конкретно и окончательно. Только чтобы этого не видеть. Лучше руки на себя наложить!

Только как это сделаешь?

Крича от ужаса, Влад согнулся и разбежался, чтоб расшибить свою уродскую башку о белую стену.

Но она оказалась предательски мягкой и упругой, отбросила Влада назад на середину.

«Спокойно, спокойно!» — сказал по-русски невидимый голос.

Хрена спокойно!

Зеркало-то точно твердое!

С удесятеренной яростью, с бешеным воплем Влад по-бычьи, головой вперед, понесся прямо на свое отражение.

Зеркало впустило самоубийцу в себя с довольным, причмокивающим звуком.

ыртя!

Действие всех картин происходит в разное время, а некоторых вне времени.

Ястреб дошел до края крыши, за которым, он это знал наверняка, ничего не было. От нетерпения шаги всё убыстрялись, перешли на бег, и границу, отделявшую серую зону от Черного Ничто, он преодолел в прыжке.

Всё получилось как надо.

Бросок — и Ястреб сам стал Ничем. Чернотой.

Каменная дорога, на которой оказался Александр, не имела ни начала, ни конца, а все же, в какую сторону нужно идти, сомнений не возникло. Туда, где сквозь туман просвечивает утренняя заря, куда ж еще?

Только это оказалась не заря, а столп золотистого света. По освященному веками предположению церковных авторитетов, на преодоление воздушных мытарств уходит три дня, по истечении которых оставшееся на земле тело предают земле, а душа «получает облегчение в скорби» и идет на поклон Престолу Божию.

Неужто это и есть Пресветлый Престол, огорчился Губкин, ожидавший чего-то гораздо более величественного. Подойдя ближе, он разглядел сквозь розовеющую дымку, что это не столп, а силуэт, подобный человеческому. Точно, человеческая фигура!

Туман проредился. Новопреставленный раб Божий увидел перед собой воина в сверкающих доспехах и остроконечном русском шлеме. Лишь теперь стало ясно, кто это. Небесный покровитель, святой благоверный князь Александр Невский, которого Губкин молил о заступничестве всю свою жизнь. Выходит, правы те из вероучителей, кто предполагает, будто душу усопшего у Небесных Врат встречает попечительствующий святой!

Александр Невский оказался высоким, длиннобородым — нет, не мужчиной, а мужем, вот правильное слово — со строгим лицом и острым немигающим взглядом. Уж, казалось бы, такого страху натерпелся Губкин с ужасными мытарями, что его теперь ничем не напугать, а все одно оробел. Или, вернее сказать, смутился.

Со святым покровителем отношения у Саши были непростые. Не раз грешным делом желал себе какого-нибудь тезоименного попечителя посимпатичней, помирнее нравом. Скажем, кроткого Александра Свирского или хоть великого молчальника Александра Константинопольского, основателя братства Неусыпающих. Но куда от грозного воина денешься, если родился ровнехонько 6 декабря, в день памяти благоверного князя? Неспроста же это!

Пытаясь разгадать заданную Господом загадку, Губкин прочел не одну книжку о жизни великого ратоборца. Но так и остался в недоумении. Молиться своему святому молился, а любить не любил.

В Невском ему не нравилось многое. Во-первых, всякий полководец убийца. Чем больше душ погубил, тем пышнее слава. Еще в князе было противно то, как он перед ханом Батыем лебезил. Как вольнолюбивым новгородцам носы резал и глаза выкалывал. Наконец, как, возжелав воссесть на великое княжение, привел на Русь татарские полчища. Хорош защитник земли Русской! Но не роптать же на церковь. Раз Александр Ярославич канонизирован, да еще Бог знает сколько веков назад, значит, сочтен достойным. Сомнения неуместны. И тем не менее, всю свою жизнь Губкин сомневался. Потому и глаза сейчас опустил. Не говоря уж о том, что по-земному, по-человечьи обмер. Видно, не совсем еще избавился от суетных обыкновений.

Ведь это сам Александр Невский! Который в кино говорит: «Кто на нас с мечом пойдет»! И потом, как с ним разговаривать? Не по-древнему же! Все, что Губкин запомнил из старорусской речи, это школьное «Не лепо ли ны бяшет, братие, начяти старыми словесы». Или еще, из кино про Ивана Васильевича: «Боярыня ликом лепа, бровями союзна».

И случилось от этой последней мысли с Сашей ужасное, невообразимое. Он хихикнул.

Перепуганно, исподтишка взглянул на святого мужа и вдруг увидел, что тот тоже улыбается. Весело, легко.

«Бояться забудь, — услышал Губкин, хотя уста князя не шевельнулись. Как перед тем Ангел-Хранитель, святой обращался к нему без звуков, одной мыслью, так что все было понятно. Иногда попадались слова, которых нынче не употребляют, но и они пониманию не мешали. — Страх внизу остался. А что из-за моей святости сомневаешься, это правильно».

Оказывается, Невский слышит его мысли! Тут стало Губкину совсем совестно. Хотел он прощения попросить, но святой поднял правую ладонь (по-старинному длань десницы) — помолчи, мол.

«Уж как рвали меня бесы на воздушных мытарствах за тяжкие грехи мои! Не то что тебя. Чуть не на всех двадцати небесах клочья летели. До трех тысяч покровов с меня содрали, а только до кожи не добрались. Ты вот про мою земную жизнь многое знаешь. И счел про меня и злословное, и умное, и благоглупное. Скажи за что простились мне ужасные злодеяния мои?»