Другой - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Мамлеев cтр.№ 30

— Ладно, — возразил Лохматов. — Надо закругляться. Ты, может быть, пыталась нарисовать то, что я ищу, но нарисовать это невозможно. Ты хотела выразить это в глазах монстра. Поэтому твоя картина великая.

— Все мы монстры по-своему, — невпопад ответила Алёна.

— Слушай меня, — прервал Лохматов. — Мы довольно пообщались. После завтрака — ты свободна.

Алёна обрадовалась и обомлела.

— Нам пора расставаться, — сказал Лохматов, грузно садясь на диван около нее. — Сколько ты хочешь за свою картину? Я могу предложить, к примеру, 15 тысяч долларов. Наличными.

Алёна отшатнулась.

— Ни за что. Вы экспроприировали ее, и пусть будет так. Даже лучше. Никакие деньги мне не нужны.

— Зря, — глаза Лохматова были неподвижны, словно ушли в какой-то поиск, но речь была уже спокойна, обыденна.

— Хотя у тебя родители — ученые, но у них есть накопления.

«Все знает», — удивилась Алёна.

— А за презрение к деньгам можно похвалить, — заключил Лохматов.

Алёна молча выпила чашечку ароматного чаю, подумала и неожиданно выпалила:

— Вот если бы вы заплатили 200 тысяч долларов, я бы взяла.

Лохматов хохотнул, по-своему, конечно.

— Алёна, я вижу тебя насквозь. Ты половину денег раздашь своим друзьям, бедным интеллигентам и так далее. Но я этого не хочу. Мне не жалко 200 тысяч долларов для тебя… Смешно… Тем более что это для меня небольшие деньги.

— Ничего себе.

— Давай лучше поступим по серьезному, — Лохматов хлопнул ладонью по столу. — Я дам тебе телефон, и когда тебе действительно нужна будет помощь, любая, не только денежная, — звони. Меня может не быть, даже на этом свете вообще, но тебе помогут. Я свою дочку не брошу. Если сама застесняешься, мои авторитеты найдут тебя. Глаза у них будут зоркие на твою беду…

— А смерть? — потаенно спросила Алёна.

— Опять ты за свое. Брось.

С идеей Лохматова Алёна согласилась. Мало ли что. На всякий случай.

— И правильно, — поддержал ее Трофим. — В стране беспокойно, глядишь, и такое может начаться. Немыслимое сбудется.

Когда завтрак подошел к концу, Алёна спросила:

— Что же, мы больше никогда не увидимся?

Лохматов опять хохотнул.

— Увидимся. Но, наверное, тогда ты уже будешь не ты, и я то же самое…

— Вы такой необычный человек.

— Не скули, дочка. Ты — гений, а я — что… Увидимся, когда надо, — чуть-чуть зловеще произнес Лохматов.

Ей вернули те вещи, что были изъяты, мобильник в том числе.

Заглянула Заблудова. «Никакой она не черный двойник мой. Пошутила я самой себе», — подумала, взглянув на нее внимательно, Алёна.

Наденька усмехнулась:

— В рубашке вы родились, Алёна Георгиевна.

И чуть-чуть оскалилась.

Все те же непонятно угрюмые ребята, которые привезли Алёну к Лохматову, провожали ее домой. На той же машине, похожей на мерседес, а может быть, и на что-нибудь посущественней. Опять было занавешено боковое окно, да Алёна и не смотрела в него.

— Куда едем, барыня? — спросил неказисто-молчаливый на вид шофер.

Слово «барыня» изумило Алёну своей таинственной архаичностью.

— Подвезите к метро «Парк культуры». Дальше я доеду сама, — ответила.

— Как скажете.

Ехали молча. Только один из охранителей бормотнул, когда подъезжали к Садовому кольцу:

— Вы, девушка, все-таки не понимаете до конца, где были.

Алёна промолчала, а молчаливый шофер вздохнул.

Она, как вольная и чуть-чуть неземная птица, выпорхнула из автомобиля прямо перед станцией метро «Парк культуры». Черный автомобиль исчез, растворился в потоке машин.

У Алёны закружилась голова от счастья: она свободна! Где-то она чувствовала себя новорожденной. И небо над городом показалось ей тоже заново рожденным. Светлое, но глубокое, того и гляди заберет. Но вскоре ее охватило нежданное чувство потери, как раз тогда, когда подходила к дому. Все смешалось в ее уме, но когда она вошла в свою квартиру, проявилась странная решимость.

Позвонила своему старому другу, любовнику давних лет, о существовании которого подозревал Вадим. Сказала коротко: «Все кончено. Окончательно. Больше мне не звони». Подошла к книжному шкафу и выбросила в помойное ведро две книги. С трудом позвонила родителям: «Я дома, вернулась».

Внезапная сумасшедшая усталость бросила ее на диван. И не ожидая от себя такого, она заснула. Заснула и видела безумные сны. Сквозь сон настойчиво пробивался разум. Но жизнь во сне металась между тремя ощущениями: ненавистью к этому идиотскому миру, истерическим желанием жить и не менее сильным желанием уйти от этой жизни в вечное свое сознание, в вечное свое я.

Она кричала во сне, но кричала не она, а ее тело, объятое ужасом перед Вечностью и своим уничтожением. Но и разумом она хотела жить. «Уйти в свое царство» — приходило желание во сне, но разум визжал: от добра добра не ищут, осуществи себя здесь. Ты же любишь себя во всех проявлениях. Успеешь быть там. А потом вдруг возникло искаженное тьмою лицо Лохматова, и он бормотал: «Я ищу, ищу и найду, дочка, то, чего не знают люди, не знает никто… Хо-хо-хо!»

Она проснулась уже ночью, встала и с удовольствием выпила стаканчик коньяку. Не рюмочку, а стаканчик, по-русски. Надо было снять раздирающее душу метание во сне.

Она повеселела. Жить захотелось до сумасшествия, но было обидно, что не может сейчас уйти туда, где нет этого мира.

Вдруг подошла к книжному шкафу и сняла со стены три известные фотографии, увеличенные, заключенные в рамки — Достоевского, Гоголя и Блока.

Поставила их рядом, разогрела кофе, выпила, чтоб снять опьянение, и стала рисовать, вернее, творить наброски. Цель была — изобразить Лицо, в котором были бы запечатлены самые глубинно-тайные черты всех троих, прозреть некое единство…

В таком исступлении провела два часа.

Страшный мир! Он для сердца тесен.

В нем твоих поцелуев бред…

Наутро ей возбужденно позвонил Вадим:

— Ты была в Питере?… Мне сказал твой отец… Вовремя приехала. Ты знаешь, я говорил с одним крупным искусствоведом по поводу твоей пропавшей картины. Да, да… Он считает, что в ней есть нечто неуловимое, мощное, это трудно определить. Но он считает, что это открытие, настоящее открытие. Галерейщики стандартны и глупы (посредственность и рутина всегда на виду), но странный грабитель, видимо, понимал кое-что в искусстве. Или у него были эксперты. Но все-таки дико, зачем красть, когда можно купить за гроши? Ничего не понятно. Но, может, они хотели что-то скрыть? Галерейщики на все махнули рукой.