И наконец она сказала:
– Не нужно, Клим. Нам всем надо быть здесь.
Черепов кивнул головой.
– Одно не отрицает другое, – и он посмотрел на это пространство, тайное по своей сути, в котором жил. – Да мы все и так живем где надо. Здесь у нас что ни шаг, то метафизическая пропасть. Один Орлов чего стоит. На то она и Россия…
В это время Павел уже сошел с электрички, направляясь к дому Череповых. Он решил приехать раньше всех, тем более идея была не только в Никите, а просто собраться всем (даже Орлов и Буранов откликнулись) в этом уютно-мистическом, с занырами, доме, в гнезде, где рождались невиданные метафизические грезы и реалии, в котором всегда можно было отдохнуть.
Кроме того, последние дни у него стали сдавать нервы: неожиданно и, в конце концов, ни с того ни с сего. По утрам, когда он просыпался, ему стало казаться, что вот и свершилось: стоит ему только выйти сейчас из квартиры, и он увидит не шумную узнаваемую улицу, полную машин и знакомых лиц, а… глухое селение, деревенскую телегу, дома, где вместо оконных стекол – слюда, и конника в форме опричника времен Ивана Грозного… И кругом лес… Оглянется, а позади не его дом, а чья-то избушка. Что ему тогда делать? За кого его примут? За выходца с того света? За видение, навеянное дьяволом? Кому он сможет что-либо объяснить, даже если его язык будет понятен? Никому… в целом мире… Если только, может быть, где-нибудь в келье, если только его запрячут от греха подальше в монастырь, какой-нибудь прозорливец, страстотерпец и великий молитвенник за всех по-своему поймет его и будет хранить его и молиться за спасение его души. Душа в глубине своей все равно все та же, она вечная, и никакие провалы во времени не касаются ее… А если попадешь черт знает куда, в такую «эпоху» и в какую-нибудь страну, где даже ни одного твоего не то что слова, но и восклицания не поймут?.. Никите-то хорошо, его приняли за слабоумного (пусть благодарит материалиста-врача), стали обучать грамоте, слесарному делу… Значит, с самого начала вел себя правильно, сообразил, чем для него все это может кончиться. А сколько таких по всему миру погибло или заточено – в сумасшедших домах, в камерах спецслужб или секретных институтов? (Не один же Никита во всем миру эдакий)…
Такие грустные думы не переходили, однако ж, в веселую реальность, и когда Павлуша срочно выглядывал из окошка – все было на месте. «Нервы шалят, – укорял он себя. – Но это нормально. У всех бывает. Раз шалят, надо на воздух, на природу». И пока Павел шел родными переулочками к дому Ульянушки, наслаждаясь отключенной тишиной и людьми в глубине тишины, он все-таки решил, что не дай бог попасть в узнаваемую эпоху, даже самую-самую удаленную, ибо уж если рвануть, то или запредельно далеко назад, в страну чудес и истин, в Гиперборею (или, на худой конец, в Атлантиду), или уж в будущее, к Рассвету и конечной Катастрофе, – только в таком случае безумием беспредела оправдан риск. Во всем нужна радикальность.
Наконец, вот и заветное гнездо. И что же Павел увидел, когда вошел в сад? Высоко на дереве, у мощной ветки, собственно говоря, на ней, сидел Никита и как-то восторженно-собачьи улыбался. (Перепрятки закончились).
Недалеко от дерева, на лужайке, за круглым столом сидели в летних креслах Ульяна, Клим и муж Ульяны – Виктор. Они посматривали на Никиту – не без этого.
Павел вошел в самую глубь разговора.
– Какой он из будущего?! – возмущенно возражал Виктор, указывая пальцем на Никиту. – Да он просто псих. Мало ли кто что думает. Я знал одного, так тот динозавром себя считал. На четвереньках от таких дум ползал. Еле спрятали от психиатров. Пожалели.
Ульянушка хохотала; Черепов, однако, зевал.
– В этом доме можно иметь хоть один процент здравого смысла? – продолжал Виктор. – Я человек работящий, обыкновенный ученый, где уж мне до метафизики… Но вы все все-таки на него взгляните?
На ветке Никита действительно кой-кого напоминал, правда, не психа, а некое доисторическое существо, к тому же веселое.
Павла встретили с объятьями. Даже Никита хотел спрыгнуть с ветки, но потом раздумал. Впрочем, несмотря на улыбающийся рот, глаза его по-прежнему были навеки отсутствующие. Тут уже появилась небольшая выпивка, и через полчаса после нежных разговоров и водки у Павла полегчало на душе. Никита то подходил к столу, то уходил, иногда вдруг в водянистых глазах появлялась ласка и он бормотал: «Прятаться пойду…» Никто не возражал. «Ничего с него не возьмешь, – грустно подумал Павел. – Как стена, а что за стеной?.. Да он и сам не знает, сам себя потерял, одни следы остались…»
Когда стемнело (а тьма наступила мистически неожиданно), усталые, все разбрелись по комнатам. Никиту спрятали в малюсеньком закутке, он сам туда тянулся: «чем меньше, тем лучше», – шепелявил.
За один день он пристрастился к одной из кошек, Чернушке, и к маленькой собачонке. Захотел спать с ними вместе на матраце на полу и так и лег почти в обнимку, до сих пор, видимо, почитая этих зверей за доисторических чудищ. И странно-болезненно улыбался во сне, прижимая к щеке добродушную Чернушку. Павла уложили на слишком жаркую постель, к тому же одолевали мысли, и он долго не мог заснуть.
«Если я действительно, несмотря на страх, хочу туда, то Никита отпал, – ворочаясь, думал Павел. – Он не помощник в этом, не индикатор, от него нельзя получить знания, как это сделать по своей воле, целенаправленно использовать провал… Что же делать, где искать, к кому идти… Только не к Безлунному. Он вызывает отвращение у меня сейчас (даже не страх), а самое важное: в главном я ему кардинально не доверяю – определить место, подтолкнуть он всегда, конечно, может, но не в том направлении, что надо, – в самой безнадежной яме и окажешься. Что-то в нем есть сладенькое, хитрое, лисье, обманчиво-жуткое, не хочу… Метафизический упырь… Но если не Безлунный, то кто же?.. Надо искать… Может быть, сынок?.. Я о нем уже изрядно подзабыл… Но почему он? Что за сумасшедшая идея?!. Сначала где он и кто?.. А потом, что он может знать?.. Если, однако, по антилогике судить, то тогда… надежда есть…»
И Павел заснул.
А на следующее утро явилась Таня. Ульянушка обвинила ее, обнимая, что она последнее время пропала, исчезла с глаз всех, но выяснилось, что Таня на недельку уезжала к мужу, к своему Юре, который в одиночестве под Вологдой заканчивает свою летнюю командировочную работу. Делала она это уже не раз, так что вовсе она не «пропала».
Буквально через полчаса подъехал Егор, так что все были в сборе, не считая Марины. Орлов и Буранов, приглашенные «просто так, отдохнуть», ожидались днями позже. Они и раньше, бывало, правда, в разное время, порознь, наезжали дня на два «отдохнуть» в это метафизическое «гнездо» под родимой Москвой, которая разрослась до размера целой страны.
Какие-то родственнички Ульяны помогли, собрали прямо с огорода урожай, и еще что-то из чулана, и завтрак намечался отменный. Вообще, отметил Павел, метафизики не так уж плохо живут, несмотря на кризис, не богато, но далеко не бедно; как это они умудряются так жить при своей отключенности – на первый взгляд, трудно объяснить, но крупно помогают господин случай, наследство, обстоятельства, родственники, друзья, связи, интеллектуальная, не обременительная, но все же работа (кто-то преподавал философию или литературу и т. д.).