Краткая история смерти - читать онлайн книгу. Автор: Кевин Брокмейер cтр.№ 16

Эксперимент должен был доказать что-то из области человеческого восприятия, но Лори, хоть убей, не могла вспомнить, что именно.

Насколько она могла судить, опыт доказывал лишь одно: ребенка нетрудно одурачить. И кого этим удивишь?

В тот же день, когда последний лучик солнца исчез за нагромождениями льда, Лори снова увидела нечто в ветровом стекле — приземистый объект на самом краю горизонта. Он странно сиял в меркнущем свете, то появляясь, то исчезая, пока снегоход скачками преодолевал гребни. Поначалу Лори решила, что это мираж — или, хуже, еще одна коробка из-под сока.

Но потом она заметила прожектора по бокам — две панели, испускающие ослепительный белый свет. Они освещали здание со всех сторон, и на сей раз сомнений не оставалось: Лори наконец достигла станции.

Смерть изменила Мэрион Берд. При жизни она вечно уставала — когда разговаривала, когда ела, когда думала, вспоминала, мечтала, предчувствовала, а главное, изнемогала от перспективы дожить до естественного конца. Последние десять лет она чувствовала себя так, будто тащила на плечах огромный камень. Необходимость держаться прямо и ходить под этой ношей чуть не сломила ее. Мэрион понятия не имела, как сбросить груз и откуда он вообще взялся, — она лишь знала, что должна его нести.

Но потом появился вирус, и она умерла, и внезапно все изменилось.

Мэрион начала ценить вещи, которыми разучилась наслаждаться, — музыку, танцы, свежий ветер, который холодил шею, когда она собирала волосы в высокую прическу. Напряжение постепенно покидало мышцы. Она с радостью ждала каждого следующего утра.

А еще рядом был муж. Казалось совершенно естественным, после всех пережитых перемен, что она вновь его полюбит.

Например, Мэрион слышала, как он полощет бритву в раковине, а потом постукивает ею о край — тук-тук-тук, — и знала, что сейчас он откашляется, вытрет лицо и лишь потом, высморкавшись в салфетку и осторожно расправив полотенце на вешалке, обратится к жене с каким-нибудь вопросом. Эта неизменная церемония в прошлом обычно наполняла ее отчаянием, но теперь Мэрион была в восторге.

— Известно что-нибудь о Лори? — кричал он, и она отвечала:

— Пока только слухи. Может быть, ближе к вечеру, Филип. Нужно ждать и искать.

Заведенный порядок вещей работал как часы.

Лори была единственным ребенком. Она отправилась в длительную деловую командировку, когда разразилась эпидемия. Она проводила какие-то исследования, касающиеся окружающей среды, на другом конце света, и родители понятия не имели, что с ней стало. Они не успели попрощаться, и им даже не хватило времени, чтобы позвонить или отправить электронное письмо. Лори исполнилось всего тридцать два — она еще не была замужем и не ведала усталости. В том же возрасте Мэрион уже бросила учебу, полдесятка раз влюбилась и разлюбила, познакомилась с Филипом и решила, что определенный период жизни подошел к концу. В первый раз у нее случился выкидыш, потом она родила дочь, которую назвала Лори в честь Лоры Инглз Уайлдер [2] , пять лет растила ее дома, затем отправила в детский сад и стала работать на полставки секретарем в юридической фирме. Мэрион решила, что стала женщиной, и, по правде говоря, вспоминая себя в те годы, она всегда вспоминала женщину, с полностью сформировавшимся женским умом, с полной гаммой женских ощущений. Может быть, именно поэтому, думая о Лори, мать невольно представляла ее маленькой девочкой?

— Давай сегодня сходим в «Бристоу», — сказал Филип из ванной.

— Утром или днем? — уточнила Мэрион.

— Ну… утром, наверное, но если ты хочешь подождать…

— Нет-нет, утром — это очень хорошо, я только надену туфли получше.

Туфли были еще одной вещью, о любви к которой она уже и забыла. Мэрион приобрела почти двадцать пар, с тех пор как умерла, включая роскошные кожаные сапоги на шнуровке и туфли на шпильке, с зелеными завязками, обвивавшими лодыжки словно ветви жасмина. Именно обувь в отличие от украшений, солнечных очков и прочих приманок так называемой женской моды заставила Мэрион понять, отчего люди красят волосы и делают татуировки. По той же причине, по какой птицы вплетают в свои гнезда обрывки ниток и куски полиэтилена, — исключительно ради удовольствия, которое получаешь, украшая что-либо. Выбрав туфли — темно-синие, без каблука, удобные, но красивые, — она взяла сумочку и вернулась в гостиную. Филип еще был в ванной, поэтому Мэрион посмотрелась в зеркало, висевшее у входной двери, и стерла пальцами остатки лосьона из-под глаз. Она старалась сохранять бесстрастное лицо. Мэрион не любила видеть саму себя улыбающейся, хмурой, смущенной или сердитой. Эмоции любого рода всегда беспокоили женщину, они, казалось, превращали лицо в карнавальную маску. Иногда, даже когда Мэрион не изучала свое отражение, когда просто размышляла или болтала с друзьями, она понимала, что прячется под той или иной личиной, и немедленно ощущала легкий дискомфорт, который искажал все черты, как будто в лужу бросали камень. Мэрион всегда сомневалась: то ли ее лицо распадалось на части, потому что она чувствовала себя неуверенно, то ли она чувствовала себя так неуверенно, оттого что оно распадалось на части…

Вскоре Филип собрался, и они вышли из дому. Лужайка через улицу ярко сияла при свете солнца. Паутина тропинок, проложенных в траве, превращала поляну в гигантское колесо. Филип и Мэрион нашли квартиру неподалеку от монумента меньше чем через неделю после своего прибытия, как и все остальные, кто слышал выстрелы. Поначалу людей было всего несколько сотен, но через несколько дней стало несколько тысяч, а вскоре никто уже не знал наверняка, сколько в городе жителей. Поговаривали, не назначить ли переписчика, но пока что эта должность оставалась незанятой. Старожилы рассказали Мэрион и Филипу о так называемой «эвакуации» — или «исходе», — когда город внезапно опустел. Но никто не мог сказать, почему оставшиеся не исчезли; все предполагали, что, должно быть, еще остался в живых некто, кто помнил их. Впрочем, Мэрион лично видела «мигалку» и думала, что это маловероятно. Она сомневалась, чтобы кто-нибудь из тех, кого она знала лично, каким-то чудом пережил эпидемию. Когда она поняла, что этого человека должен был знать и Филип — и не только Филип, но, например, и продавец цветов, и газетчик, и нищий, который клянчил мелочь на углу, и мальчишка, который разводил грязь возле рыбного магазина, создавая при помощи кувшина с водой и палки озера, крепостные рвы и острова, и старая итальянка, которая не знала ни слова по-английски, и мужчина, который каждый вечер мрачно свистел свой собаке… когда Мэрион задумалась, то сама идея показалась ей довольно нелепой.

Конечно, некоторое количество людей могли пережить эпидемию, именно они и помнили умерших. Но в это Мэрион было еще труднее поверить. В конце концов она собственными глазами видела, как вирус распространялся по равнинам и наконец достиг самого сердца страны. Она знала, что он способен натворить.