Какое надувательство! - читать онлайн книгу. Автор: Джонатан Коу cтр.№ 64

— У него сломана нога, — сказал Джордж, закрывая телом вход в коровник, где в углу съежился Герберт. — Я бы не пережил, если б его погрузили в фургон вместе с остальными.

— Да я тебе все ноги переломаю, если ты не оставишь мой скот в покое! — заорала Дороти. — Я на тебя, черт возьми, заявить могу за то, чем ты тут занимаешься!

— Я его гладил, только и всего.

— Боже милостивый! А ты выполнил то, о чем я тебя просила? Поговорил с кухаркой насчет обеда в пятницу вечером?

Джордж тупо посмотрел на нее:

— Какого обеда в пятницу вечером?

— Обеда, который мы устраиваем для Томаса, Генри и людей из „Кормодиета“. — Обычно Дороти повсюду носила с собой хлыст для верховой езды; теперь она в раздражении хлестнула себя им по ляжке. — Ты об этом забыл, правда? Ты вообще ни черта не помнишь. Бесполезный, высохший, выжатый ссыкун. Боже милостивый!

И, развернувшись, она ринулась к зданию фермы. Глядя ей вслед, Джордж резко почувствовал себя потрясающе трезвым.

Вдруг неожиданно он спросил себя: зачем я вообще женился на этой женщине?

А потом отправился в Озерный край обдумывать ответ.

* * *

Он начал пить, чтобы справиться с одиночеством. Не тем одиночеством, которое испытывал порой, если приходилось в одиночку управлять фермой и целые дни проводить в гордом королевском уединении среди торфяников, в обществе овец и коров. Скорее, то было одиночество спартанских гостиничных номеров Центрального Лондона: поздний вечер, впереди — бессонная ночь, и никакого занятия для ума, кроме библии Гидеона и последнего номера „Вестника птицеводства“. Вскоре после женитьбы Джордж провел множество таких ночей: Дороти настояла, что в его же интересах войти в совет Национального союза фермеров. Он проработал там немногим больше года, по ходу дела обнаружив, что не располагает талантом к лоббированию или комитетской работе, с другими членами союза не имеет ничего общего, а они, в свою очередь, не разделяют его любви к работе на ферме. (У него сложилось впечатление, что и в совет они вступили только затем, чтобы от этого избавиться.) Когда же он подал в отставку, Дороти ясно дала понять, что не доверит ему вести дела на ферме в ее отсутствие. Не побеспокоившись даже посоветоваться с мужем, она дала объявление о поиске управляющего, и Джордж понял, что его, в сущности, списали в расход.

А тем временем Дороти взяла бразды правления в свои руки. Сполна воспользовавшись парламентскими связями своего двоюродного брата Генри (с обеих сторон палаты общин), она вскоре стала закатывать обеды и банкеты для самых влиятельных фигур казначейства и Министерства сельского хозяйства. В шикарных ресторанах и на роскошных вечеринках она убеждала государственных чиновников и членов парламента в необходимости еще более щедрых субсидий фермерам, желающим перейти на новые интенсивные методы хозяйствования; именно ее усилиями (и усилиями ей подобных) правительство начало наращивать дотации и увеличивать налоговые льготы на все стадии сельскохозяйственного производства — от заливки фундамента и возведения зданий до приобретения и наладки оборудования. Фермеры помельче, противившиеся подобным инициативам, вскоре оказались неспособны выдерживать цены, которые потребителю предлагали их высокодотируемые конкуренты.

Как только пошли слухи о том, что правительственные средства в больших количествах направляются на поддержку интенсивного сельского хозяйства, на сцену вышли и финансовые институты. И тут у Дороти имелась солидная фора: Томас Уиншоу к тому времени уже становился одним из самых влиятельных членов банковского истеблишмента. Едва разнюхав, куда кренится политика правительства, он начал вкладывать большие капиталы в сельскохозяйственные угодья и охотно предлагал Дороти немалые кредиты — под землю — на ее программы расширения (общая сумма долга вынуждала ее из года в год выжимать из почвы и поголовья все большую урожайность). С самого начала целью Дороти являлась прибыль — ради ее гарантий она и контролировала процесс производства с первой до последней стадии. Она принялась скупать мелкие фермы по всей стране и связывать их контрактными условиями. Наложив лапу на производство яиц, птицы, бекона и овощей на северо-востоке Англии, Дороти расширила сферу своего влияния. Она основала несколько специальных подразделений: „Кладкие Яйца“ (девиз: „На всякий роток найдется желток!“), „Коп-Чушка“ („Коптим мясо вместо неба!“), овощная продукция „Зеленые Вершки“ („У нас вершки — у вас корешки!“) и „Петушки-Потрошки“ („Сколько им ни кукарекать, всё еда для человека!“). Эмблема же самого Бранвина венчала то, что в смысле прибыли считалось алмазом корпоративной короны: отделом замороженных обедов и пудингов быстрого приготовления. Его лозунг был прост: „Бранвинская Фантастика!“ Каждую компанию обслуживали сотни фермеров; если они стремились выжить, им вменялось в обязанность использовать все известные человечеству антибиотики, способствующие росту, и повышающие урожайность пестициды. Фермерам также полагалось заказывать весь корм только у компании „Кормодиет“ (подразделения холдинга „Бранвин“) и насыщать его химическими добавками другой компании — „Химодиет“ (подразделения холдинга „Бранвин“). Таким образом, все внутренние издержки сокращались до минимума.

Империя Дороти строилась долго. Но к тому времени, как Джордж отправился в Озерный край, она достигла самого пика своего расцвета. Статистика показывала, что „Кладкие Яйца“ обеспечивают нацию 22 миллионами яиц в неделю, а годовой оборот „Петушков-Потрошков“ превосходит 55 миллионов. Петушков, разумеется, не фунтов.

* * *

Однажды днем — мне было тогда лет двадцать — мы с Верити поссорились в доме моих родителей, и едва ссора утихла, я вышел погулять и успокоиться. Верити, как обычно, развлекалась за счет моих писательских амбиций, а меня терзала праведная жалость к себе, и я с топотом ринулся по переулку к рощице, которую еще ребенком любил исследовать по воскресеньям. Вне всякого сомнения, за этим стояло полуосознанное намерение. Мне хотелось вновь посетить то место, где я проводил счастливые мгновения (ну и, разумеется, ставил первые литературные опыты), поскольку я полагал, что так мне удастся вновь почувствовать себя существом уникальным и сознательным, эдаким хранилищем воспоминаний, представляющих эстетическую ценность. Поэтому я направился к тому, что раньше было фермой мистера Нутталла, которую не навещал больше десяти лет.

Едва я подошел к изгороди из колючей проволоки и незнакомым постройкам, мне показалось, что память подвела меня, направив совершенно не туда. Похоже, я смотрел на какую-то фабрику и видел только ряд длинных утилитарных деревянных сараев, в конце каждого — гигантскую металлическую цистерну на опорах, и все они тягостно громоздились под низким облачным небом. Недоумевая, я подлез под колючую проволоку и подошел ближе. Окон в сараях не было, но, вскарабкавшись по стенке одной из цистерн, я смог заглянуть в щель между досок.

Несколько секунд глаза мои не различали ничего, кроме тьмы. Меня ошеломил дух пыльной сырости, в воздухе висела тяжелая аммиачная вонь. Постепенно из мрака проступили какие-то силуэты. Не могу объяснить представшее передо мной зрелище, ибо смысла его не понимал тогда, не понимаю и по сей день. Точно сцена из фильма, рожденного фантастическим воображением режиссера-сюрреалиста. Я смотрел на куриное море. Длинный, широкий и темный тоннель — и весь пол покрыт курами. Бог знает, сколько птиц находилось в этом сарае — тысячи, десятки тысяч. И никакого движения: они были набиты в сарай слишком плотно, не могли ни двигаться, ни даже поворачиваться, и ощущал я только невероятную тишину. Разбил ее — не знаю, сколько минут спустя, — звук открывшейся двери. В дальнем конце тоннеля прорезался маленький прямоугольник света. В проеме нарисовались две фигуры, тишина вдруг взорвалась суетой и хлопаньем крыльев.